Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри

– Не глупите, – сказала мисс Кутпитья, – на это требуется несколько дней.

– А-а! – протянула Дильнаваз с облегчением и разочарованием одновременно.

– Крутитсякрутится, – сказал Темул. Опираясь на здоровую ногу и тяжело подтягивая больную, он спустился по лестнице, бормоча: – Крутитсякрутитсяогоньогонь. Смешносмешно. – Помахал рукой и исчез из виду, но его голос еще доносился снизу, из лестничного проема: – Горитгоритгорит.

О том, что ящерицын хвост, извиваясь, выскочил из лампы и упал на растрепанную тетрадь Фарада, Темул умолчал.

II

Выйдя из автобуса, на котором приехал с вокзала, Густад увидел, что за время его отсутствия последние свободные участки стены заполнились рисунками. Изображения пророков, святых, духовных учителей, мудрецов, провидцев, праведников и святых мест, написанные маслом и эмалями, покрывали каждый квадратный дюйм черной стены. Яркие краски блестели на позднем утреннем солнце.

На тротуаре лежали цветы, принесенные верующими: маленькие, большие букеты и отдельные цветки. Встречались и пышные гирлянды из роз и лилий, gulgota и goolchhadi, наполнявшие воздух густыми ароматами. Их легкое, как то прикосновение женской вуали на Горе Марии, дуновение он уловил еще от автобусной остановки. И чем ближе он подходил, тем богаче становились сладостные ароматы. Циннии, бархатцы, morga, chamayli, goolbahar, магнолии, bunfasha, хризантемы, suraj-mukhi, астры, георгины, bukayun, nargis[304] – фантастическое разнообразие красок и ароматов услаждало зрение и обоняние Густада, вызывая мечтательную улыбку и заставляя забыть об изнеможении, вызванном двумя ночами, проведенными в тесноте поездов.

Какой разительный контраст той, былой стене, подумал он. Сейчас трудно даже представить себе тот смрадный ад, какой она являла собой прежде. Дада Ормузд, ты творишь чудеса. Вместо роившихся тут когда-то мух и москитов теперь в солнечном свете плясали тысячи ярких красок. Вместо вони царил восхитительный неземной аромат. Рай на земле.

Прошло несколько недель с тех пор, как он в последний раз внимательно осматривал стену. Все рисунки, выполненные мелками, были удалены и переписаны маслом, в том числе изначальное изображение триады: Брахма, Вишну и Шива. Какое волшебное преображение! Есть все же Бог на небесах, и в Ходадад-билдинге теперь все в порядке.

Густад вспомнил тот вечер почти двухмесячной давности, когда его удивил запах одинокой ароматической палочки, воткнутой в щель на асфальте. Теперь их тут были целые связки в специальных подставках, источающие летучие облачка белого благовонного дыма. Неподалеку, в глиняном кадиле, курился ладан, испуская свое неповторимое, пикантно-приятное благоухание. На равных расстояниях стояли зажженные свечи и масляные лампады. А перед портретом Заратустры даже была воткнута тлеющая палочка сандалового дерева. Бывшая черная стена стала настоящим святилищем для людей всех рас и вероисповеданий.

– Ваша идея оказалась великолепной, сэр, – сказал уличный художник. – Это лучшее во всем городе место для ее воплощения.

– Нет-нет, все дело в вашем таланте. Выполненные вашими новыми масляными красками, рисунки выглядят еще прекрасней, чем прежние. А что это там, в углу? – Густад указал в дальний конец стены, где были сложены несколько бамбуковых шестов, листы гофрированного металла, куски картона и пластика.

– Я собираюсь соорудить маленькое убежище для себя. С вашего разрешения, конечно, сэр.

– Ну разумеется, – ответил Густад. – Но раньше вы говорили, что любите спать на своем матрасе под звездами. Что случилось?

– О, ничего, – смущенно ответил художник. – Просто для разнообразия. Пойдемте, я покажу вам свои новые рисунки. – Он повел его за руку. – Вот смотрите: Парвати с гирляндой в ожидании Шивы; Хануман, бог обезьян, строящий мост на Ланку; Рама, убивающий демона Равану, а рядом – воссоединившиеся Рама и Сита. А вот здесь: Упасани-Баба, Каму-Баба, Годавари-Мата. А это – всемирно известный собор Святого Петра, спроектированный Микеланджело, вы наверняка слыхали о нем. – Густад кивнул. – Вот здесь – еще несколько христианских образов. Младенец Иисус в яслях и трое волхвов; мадонна с младенцем; Нагорная проповедь. А это – из Ветхого Завета: Моисей и горящий куст; расступившееся Красное море; Ноев ковчег; Давид и Голиаф; Самсон, сдвигающий столбы и обрушивающий храм филистимлян.

– Чудесно, совершенно чудесно.

– А это – знаменитая Голубая мечеть. Рядом – дарга[305] Хаджи Маланга[306] в Кальяне[307]. Это – Кааба. Вон там – два великих объединителя индуизма и ислама: Кабир[308] и Гуру Нанак[309].

– А кто там, с той стороны? Вы их пропустили.

– О, простите. Я думал, что вы их уже видели. Это Агни, бог огня; Кали, Мать Мира, и богиня Йелламма, богиня девадаси[310].

– Йелламма? – Имя казалось смутно знакомым.

– Да. Божество девадаси. Ну, вы знаете: тандис[311], вайшьи[312], проститутки – все одно, для всех практических целей. Ее называют заступницей проституток, – объяснил художник, и Густад вспомнил: давным-давно, еще школьником, он слышал это имя в историях паанвалы Пирбхоя.

– А это не узнаете? – многозначительно улыбаясь, спросил художник.

Густад всмотрелся в изображение, казавшееся очень знакомым.

– Похоже на нашу стену, – нерешительно предположил он.

– Абсолютно верно. Теперь ведь это священная стена, правда? Так что она занимает законное место на стене святых и священных мест.

Густад наклонился, чтобы получше рассмотреть изображение стены на стене.

– Это все, – сказал художник. – Осталось последнее. Я приберег его на конец. – Он повел Густада к участку, который прежде делили Заратустра, Дустурджи Кукадару и Мехерджи Рана. Теперь к ним была добавлена еще одна фигура, тоже в одеянии и головном уборе парсийского священнослужителя.

– Кто это? – резко спросил Густад.

– Это сюрприз. Поскольку вы тоже парс, я подумал, вам это будет интересно. Видите ли, несколько дней тому назад джентльмен, который живет в вашем доме, – тот, у которого маленькая белая собачка…

– Рабади?

– Он мне сказал: поскольку я рисую святых и пророков, у него есть просьба. Я ответил – конечно, на стене для всех найдется место. И он показал мне черно-белую фотографию, объяснив, что это дустурджи Бария, очень святой для парсов человек. Совершил много чудес, чтобы помочь больным и страждущим, так он сказал. И что этот Бария, мол, не ограничивается только духовными проблемами, потому что философия зороастризма поощряет как духовный, так и материальный успех.

Все это я знал, но не хотел говорить ему, что помимо диплома Школы искусств имею также степень в области древних и современных мировых религий. Никогда не знаешь, когда выпадет удача узнать что-то новое. Так что я продолжал слушать. Он сказал, что дустурджи Бария славится тем, что помогает людям, имеющим проблемы со здоровьем, с домашними животными, с игрой на бирже, с деловыми партнерами, с поисками работы, помогает решать проблемы сотрудникам торговых банков, известным государственным служащим, председателям разных комитетов, промышленным магнатам, мелким подрядчикам и так далее.

Ладно, сказал я ему, убедили, и взял