Черневог - Кэролайн Дж. Черри

— Нет! — закричала она, и тут же прижала ладони к губам, будто ужаснувшись того, что может вырваться из нее, но когда она попыталась пожелать лишь Петра, то сомненья целым потоком хлынули на нее, они заставили ее задуматься, а любит ли она его, или все-таки больше она любит себя… и так продолжалось до боли в сердце, пока она не почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

А мать сказала, заглядывая ей в глаза:

— Ведь ты любишь своего мужа, не правда ли?

— Да!

— Больше всего на свете? Это самое главное для тебя, Ивешка? Ты это точно знаешь? И что ты будешь делать, если решишься на это?

Все в окружающем мире наталкивало ее на сомненья. Ивешка сжала ладони между коленей и попыталась ответить на это. «Спасти Петра», была ее первая мысль. Но тут же она подумала о том, что отец непременно сказал бы: «Дура!"

— Когда ты пытаешься обратить свое желание в волшебство, — продолжала мать голосом, едва ли более громким, чем потрескивание горящего дерева, — ты должна быть уверена, что требуешь вполне достаточно, иначе это будет похоже на сделку. Потому что в царстве волшебства ты навечно будешь стоять на той ступени, которую выберешь сейчас. И именно сейчас ты должна решить, какую часть от мира естества ты сможешь удержать, и ты уже никогда не сможешь получить больше, чем выберешь.

— Ты пугаешь меня.

— Да, именно так, дорогая. Это смертельно опасный вопрос: знать, что ты хочешь. Решай же, сколь многого ты хочешь. И для чего. Хочешь ли любви? Или ты хочешь волшебства?

— Я не знаю, мама, я не знаю!

— Или ты хочешь лишь своего мужа? А может быть, ты хочешь получить свободу?

«Свободу?» — подумала она. «Но ведь есть еще этот проклятый ребенок…"

«Господи, что означает это для нее? А для Петра?"

— Это означает, что ты хочешь ребенка, — сказала мать. — Но Кави определенно не хочет, чтобы он родился, если не сможет прибрать его к своим рукам. Так ты на самом деле хочешь ребенка? Вот в чем вопрос. Ты действительно хочешь вернуть своего мужа? Именно мужа ты хочешь вернуть прежде всего, или получить полную свободу от своего отца? Это у тебя теперь есть. Что ты будешь решать?

— Дай мне подумать! — закричала она, с ожесточением отбрасывая волосы, которые падали ей на лицо. Она не могла освободиться ни от собственного беспокойства, ни от дурных предчувствий, и охватившие ее сомнения были все те же самые, как и всегда не позволявшие ей решиться на что-то.

«Господи, да я не знаю сама, хочу ли я этого ребенка».

— Защити его, — сказала Драга. — Или освободись от него, если это не так важно для твоих желаний.

— Но ведь он принадлежит и моему мужу…

— Тогда защити, если ты хочешь и того и другого. Я могу спрятать его, вот и все. Все это время, все эти долгие годы я ждала тебя. Мы вдвоем, дорогая, должны справиться с ним.

— Что это значит, мама? — закричала она. — Оборотни и тому подобное?

— Они совершенно безвредны, если ими управлять.

— Но это гнусность!

— Ничего нет более гнусного, чем беспомощность. Ты до сих пор держишь при себе свое сердце, и я надеюсь, ты хорошо подумала об этом. Но я надеюсь, что это не было просто непродуманным решением. Может быть, ты хочешь, чтобы я позаботилась о нем? Я могу это сделать.

— Нет! — коротко ответила одна.

— Или Бродячий может подержать у себя два, если только это поможет твоим раздумьям. Дорогая, пойми, что мы не можем сидеть здесь и ждать, когда мир изменится в лучшую сторону. Нужно принимать жизнь такой, как она есть.

— Нет! — вновь воскликнула она.

— Тогда что же ты хочешь?

— Мама, только дай мне подумать, дай мне подумать! — Она опустила голову на руки и попыталась придать хоть какую-то форму своему желаниию, но даже думая о Петре, она не могла обрести уверенности. Ее глаза блестели от слез, а в носу неприятно щипало. Она привела лицо в порядок и захотела…

Она захотела чего-то бесформенного, недостижимого и злого, что лишь на какой-то миг мелькнуло на хвосте убегающей мысли, на самой границе изнуряющих ее навеваемых удушливым дымом видений.

Захотела…

Господи!

Ее сердце подскочило, голова дернулась вверх, и она обнаружила, что смотрит прямо в желтые глаза, отчетливо выделяющиеся на бурой морде.

Ужас сковал ее будто зимний холод. Она смотрела в глаза медведя, раздумывая: «Где он был? Откуда появился здесь?"

— Он все время был здесь, — успокоила ее мать, чуть коснувшись ее руки, стараясь привлечь ее внимание. — Он все время был здесь, и не нужно бояться. Кави только этого и хочет. Но ты не должна этого делать.

Но все-таки что-то еще было за дверью. Она знала, что там что-то есть, не могло не быть. Бродячий был здесь, и он был совершенно спокоен. Ведь он не допустил бы, чтобы что-то постороннее было около ее матери.

— Тебе ничто не угрожает, — уговаривала Драга. — С тобой все хорошо, радость моя.

Она искоса взглянула на дверь, прислушиваясь к тому, что говорила мать о ее безопасности, и вновь почувствовала, что там что-то есть. Она была уверена в этом, потому что ощущения постороннего присутствия были абсолютными и пугающими.

За дверью было то, что она сама только что призвала, то, о чем говорила ей Драга, и теперь она была убеждена, что должна проверить это…

— Дочка? — окликнула ее Драга.

Она должна встать, подойти к двери, независимо от того, сколь ужасен мог быть ответ, все-таки это был ответ, ее ответ, раз и навсегда. Она положила руку на задвижку, подняла ее и распахнула дверь…

Волки встретили ее на пороге. Целая стая их бросилась к ней.

Они не нападали, нет, они не пытались кусать ее… они принимали ее, они вихрем кружились вокруг нее, осторожно дергая ее за подол платья, и лизали ей руки. Их мысли были такими же быстрыми, как их движенья: они заполонили все пространство вокруг нее и постоянно перемещались с места на место, как только Драга отступила к печке, а Бродячий отпрянул назад и ощетинился, угрожая огромной пастью…

Теперь она больше не боялась. Волки со всех сторон обступили ее, они заняли все пространство двери, прижимаясь к ее ногам, и куда бы она ни посмотрела, везде были волки, но в то же время это были и не волки: это был сплошной хаос из листьев, поднятых бурей. Никто и ничто не могло поймать их. Не было такого желания, которое могло бы удержать их, ни одно желание не могло собрать их всех вместе, или направить в одно русло их мечущиеся как стрелы мысли.

Она взглянула на Драгу и поняла: нечего и сомневаться в полном и самом неподходящем способе предательства со стороны ее матери. Но стоило матери произнести единственное слово: