Аргентина. Крабат - Андрей Валентинов

А из репродукторов пенной струей:

Песня местная, швейцарская, исполнение же привозное, по последней моде, в тысячу глоток:

Внизу тоже толпа, но уже в штатском, слушает про «Дуви-ду дуви-дуви-ди». Оцепления нет, но крепкие ребята все же стоят, присматривают. На грунтовке — машины, с дюжину, не меньше. Всем интересно.

Марек подумал и решил остаться — ненадолго, до явления главного проказника, по-старому если — Арлекина. Того, кто учиняет разные неприятности себе же во вред — и тем весьма доволен бывает. Намечалась очередная историческая речь часа на два, но ее можно смело пропустить. Иное интересно. Колченогий пожаловал в «Des Alpes», дабы, на Эйгер взгляд кинув, полюбоваться победоносной «эскадрильей» во всей ее красе. Но у Огра — свои планы. Туман, непроницаемый «ватный колпак», над вершиной, на склонах — серая дымка. А что под нею, поди разбери.

Пилот-испытатель Крабат вспомнил Андреаса и Тони, храбрых ребят над скальным обрывом. Они-то где? Со вчерашнего вечера подзорные трубы ослепли. Геббельсу все равно, ему бы до микрофона-фаллоса добраться.

Марек заглушил двигатель, поднес к глазам перламутровый бинокль.

* * *

Черный мячик пролетел без помех. Не задержали нигде, ни в коридоре (пусто!), ни у стеклянных дверей отеля. В гараже, возле самых ворот — трое братьев-близнецов в костюмах с одного прилавка. Но им тоже без разницы, в какие края и за надобностью какой собралась «Антилопа Канна».

…Не коричневая уже — бодрого кофейного колера, хоть в чашку наливай. Надписи («Народный автомобиль — показательный рейс!») исчезли, номера новые, документы к ним тоже. Спасибо Лексу-консультанту!

— А что-нибудь поскромнее нельзя было угнать, Марек? Бросьте ее на первом же перекрестке.

Мистер Мото, он же майор Вансуммерен, он же консультант при отеле и прочее, прочее, встретил бывшего подчиненного возле левой передней дверцы. В зубах — незажженная сигарета, под серым пиджаком — отчетливый контур пистолетной кобуры.

— Расслабляться рано, Марек. Вот пересечете границу… мексиканскую, тогда уж.

И поглядел грустно. Ход с мальчишкой-сорванцом в альпийском кепи оценил, кивнув одобрительно:

— Пусть привыкает!

Пожали друг другу руки. Марек хотел сказать «До встречи!» или даже «До скорой встречи!», но язык отчего-то не повернулся. «Спасибо!» — и все. А очень странный консультант вообще промолчал.

Так и расстались.

* * *

Отрезало — прямо между двумя «дуви». Марек без особой охоты вновь поднес к глазам бинокль. Все, что хотел, уже увидел. Хелена при деле, крупный план снимает, черные мундиры, оптику расчехлив и к глазам приспособив, пытаются что-то разглядеть на утонувшем в тумане склоне. Репортеры мечутся, охрана, периметр обозначив, бдит. Бременские музыканты готовы к выходу.

Харальда Пейпера, Черного клоуна, нет. И не надо!

Между тем, тишину прервав, репродукторы угрожающе заскрипели, затем, того пуще, мяукнули перепуганным насмерть котом.

…Пара-а-а-ад-алл-е-е-е!..

«Свободен путь для наших батальонов!..»

Он!

Колченогий вынырнул возле микрофона, словно бес из омута, маленький, темноволосый, узкоплечий. В черном, как и все на Веранде, однако не в форме, в цивильном костюме. Марек даже сумел разглядеть галстук — красно-синий, в полосочку.

…Сегодня на арене… проездом из Берлина… единственный и непов-то-ри-мый!..

Пауль Йозеф Геббельс, рейхсминистр народного просвещения и пропаганды, осторожно, ласково притронулся к фаллическому символу, словно все еще не веря своему счастью. «Тук-тук-тук!» — ноготком. Прислушавшись к тому, что вышло, осмелел, раздался в плечах, налился тяжелой мужской силой.

«Свободен путь для штурмовых колонн!..»

Правая рука — вверх!

— Зиг!..

Полагалось добавить «хайль!» — или, как уж получится — дождаться ответного рева. Но — не судилось. Кто-то совсем рядом, слева, где Северный корпус, сделал «пиф-паф!». Но это лишь называется — «пиф-паф!», пули же сказали иное:

— Рдах… Рдах… Рдах!..[91]

Очередь — три патрона, и все три — в яблочко, чернявое и червивое. Марек, и не такое видевший, все же поморщился. Не слишком аппетитно рейхсминистр раскинул мозгами.

— Рдах… Рдах… Ррдаум!..

Фаллос-микрофон осиротел безвозвратно, но пули продолжали кого-то искать. Ударили по черным мундирам, разрывая в клочья дорогое сукно, сбили с ног бедолагу репортера. Марек Шадов, не глядя, повернул ключ зажигания. Если не Геббельс, то кто?

— Ррдаум… Ррдаум… Рдах… Рдах… Рдах!..

Пули ответили. Две первые прошли мимо, но третья угадала — врезалась в левое плечо под белым пиджаком. Четвертая и пятая не дали уйти — добили. Падали вместе — женщина и ее киноаппарат.

Отомар Шадовиц закрыл глаза и проклял себя. В душ ее затолкал, идиот! Что стоило уложить Хелену на кровать и укрыть одеялом?

Простишь ли, Господи?

На Веранде уже кричали, неуверенно лаяли пистолеты охраны, микрофон-сирота надрывался хрипом, в толпе возле стеклянных дверей забурлил водоворот. Все это выглядело — было! — жалко и совершенно бессмысленно. Но сзади, где скрывалась за туманом недоступная Северная стена, с малым запозданием прозвучало настоящее эхо. Горный склон, дрогнув, загудел, зашелестел начинающими долгий путь к подножию камнями. «Ватный колпак» накренился, обнажая острые зубья скал. Трещины-глаза в упор взглянули на смешных суетящихся букашек.

Огр-людоед веселился.

Надо было уезжать, и Марек Шадов уехал, покинув и людей, и отель в разгар их злополучья. Парабеллум лежал где положено, в перчаточнице, однако веры ему не было. Слишком резко выросли ставки.

— Крабат!.. Кра-а-абат!.. — позвали сзади.

Он не оглянулся.

10