Городские легенды - Чарльз де Линт

Тут она подумала, увидит ли она еще когда-нибудь Ньюфорд или нет.

— Так же как люди забывают свои мечты, — ответил Джек. Он коснулся ее локтя, но убрал руку, прежде чем она успела обидеться. — Хочешь, пойдем со мной. У меня тут назначена встреча, но попутно я могу показать тебе город.

Мойра долго колебалась, потом пошла за ним. Они зашагали по металлическому мосту, который звенел под их каблуками. Ну, разумеется, подумала она, иначе, как по мосту, тут никуда не попадешь. Других дорог там не было.

— Ты здесь живешь? — спросила она.

Джек покачал головой:

— Но я часто тут бываю. Меня интересуют возможности, которые, в каком-то смысле, и есть мосты, — не те, которые уже существуют для того, чтобы по ним можно было перебираться из одного места в другое, а те, которые мы строим сами.

— О чем ты говоришь?

— Предположим, ты хочешь заниматься искусством, живописью например. Мост, который ты строишь для того, чтобы прийти из той точки, где ты еще не знаешь, как правильно держать кисть, к той, когда люди с уважением относятся к твоим работам, может покрывать учебу у другого художника, твои собственные эксперименты, что угодно. Ты строишь мост, который либо приведет тебе туда, куда ты стремишься, либо не приведет.

— А если не приведет?

Его зубы сверкнули в лунном свете.

— Тогда ты построишь еще один, а может быть, и еще, пока, наконец, один из них не приведет тебя куда нужно.

Мойра кивнула с таким видом, как будто поняла, задавая себе между тем вопрос, а я-то что тут делаю?

— А это, — добавил он, — то место, куда попадают несбывшиеся мечты. Где оказываются мосты, которые никуда не ведут.

«Чудненько, — подумала Мойра. — Забытое место. Тупик».

Они ступили на богато изукрашенный булыжный мост с фермами из филигранно выкованного металла. На другом конце моста что-то заворочалось и село — Мойра сначала подумала, что это груда тряпья. Но это оказался нищий — или нищенка — Мойра не смогла разобрать, какого пола было несчастное создание, в изодранном плаще. Когда они поравнялись с существом, оно, казалось, еще плотнее вжалось в перила.

— Жертва рака, — сказал Джек, когда они прошли мимо. — Жизнь потеряла смысл, вот она и пришла сюда.

Мойра содрогнулась:

— А ты... а мы не можем ей помочь?

— Для нее уже ничего нельзя сделать, — ответил Джек.

Пыльный шелест его голоса мешал понять, так ли это на самом деле, или ему просто все равно.

— Но...

— Она не была бы здесь, если бы ей можно было помочь, — сказал он.

Теперь у них под ногами было дерево — примитивный мост из неотесанных бревен. Путь, которым вел ее Джек, был извилистым и, казалось, не столько приводил их на новое место, сколько возвращал туда, откуда они вышли. Когда они шли по каменному пешеходному мосту с высокими арками, Мойра услышала тихий плач. Она остановилась и увидела ребенка, который скорчился у дверей какого-то здания внизу.

Джек тоже стоял и ждал, когда она его догонит.

— Там какой-то ребенок, — начала она.

— Ты должна понять, — сказал Джек, — что здесь ты никому ничем уже не можешь помочь. Они давно оставили Надежду. Теперь ими владеет Отчаяние.

— Но ведь, наверное...

— Это ребенок, с которым плохо обращаются родители, — сказал Джек. Бросил взгляд на часы. — Время у меня есть. Иди помоги ему.

— Господи, у тебя кровь, как у рыбы.

Джек постучал по часам пальцем:

— Время бежит.

Мойра разрывалась между желанием послать его подальше и страхом заблудиться одной в этом месте. Помощи от этого Джека, конечно, никакой, но хоть дорогу он, кажется, знает.

— Я сейчас вернусь, — сказала она.

Она пробежала по сводчатому каменному мосту, пересекла шаткий деревянный и оказалась у дверей здания. При звуке ее шагов ребенок поднял глаза, потом снова уткнулся головой в плечо и продолжал еле слышно скулить.

— Тише, тише, — сказала Мойра. — Все будет хорошо.

Она сделала шаг вперед и замерла на месте, когда ребенок вскочил на ноги и прижался спиной к стене. Руки он держал перед собой, как бы загораживаясь от нее.

— Никто тебя не обидит.

Она сделала еще шаг, и он завопил.

— Не плачь! — сказала она, продолжая приближаться. — Я пришла помочь тебе.

Ребенок рванулся прочь прежде, чем она успела его коснуться. Он скользнул под ее протянутую руку и был таков, только надсадный рев в воздухе повис. Мойра остолбенело глядела ему в след.

— Теперь ты его не поймаешь, — донесся сверху голос Джека.

Она подняла голову и посмотрела на него. Он сидел на перилах сводчатого пешеходного моста и болтал ногами, постукивая каблуками по камню.

— Я не собиралась делать ему ничего плохого, — сказала она.

— Он этого не знает. Я же говорю, люди здесь давно оставили надежду. Ты им не поможешь — им никто не поможет. Они и сами-то себе помочь уже не могут.

— А что они здесь делают?

Джек пожал плечами:

— Надо же им куда-то идти, правда?

Мойра с помрачневшим от гнева лицом вернулась туда, где он ждал ее.

— Так тебе совсем все равно? — потребовала она ответа.

Он ничего не сказал, просто встал и пошел дальше. Она долго думала, потом поспешила за ним. Она шла, обхватив себя руками, но холод, который она чувствовала, поднимался изнутри ее самой, и от него некуда было деться.

На пути к центральной части города они прошли столько мостов, что она совсем сбилась со счета. Время от времени им попадались фонари, которые делали робкие попытки разогнать своими тусклыми огоньками темноту, в других местах призраки мигающих неоновых вывесок больше шипели и потрескивали, чем что-либо освещали. В каком-то смысле от света становилось еще хуже, он только подчеркивал запустение, в котором находился город: кругом, куда ни глянь, растрескавшиеся стены, замусоренные улицы, отбросы.

Под одним фонарем она лучше разглядела своего попутчика. Лицо у него было скорее сильное, чем красивое; но бессердечия, которое выдавал его голос, в нем не угадывалось. Он поймал ее взгляд и слабо улыбнулся, но выражение его глаз оставалось скорее насмешливым, чем дружеским.

Они продолжали встречать впавших в уныние, одиноких людей, которые корчились в темных углах, жались к стенам зданий или бросались наутек при их появлении. Джек перечислял причины, которые довели их до отчаяния — СПИД, изнасилование, жестокий муж, параплегия, — пока она не взмолилась, чтобы он перестал.