Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси - Нил Гейман

…а потом Тень почувствовал, как кто-то разжимает ему руку, палец за пальцем, ту руку, которой он вцепился в бедренную кость. Отлить больше не хотелось; теперь он был другим человеком. Он стоял под звездным небом на стеклянно-каменной равнине.

Среда снова велел ему молчать, знаком, и зашагал прочь. Тень двинулся следом.

Механический паук заскрипел, и Среда замер на месте. Тень остановился и тоже замер. По бокам паука побежали вверх мигающие зеленые огоньки. Тень старался дышать как можно тише.

Он все пытался осмыслить то, что только что произошло. Он будто бы заглянул внутрь чужого сознания. А потом до него дошло: Это мне голос мистера Мирра показался знакомым. Мне, а не Градду. Вот и вся странность. Он попытался мысленно идентифицировать этот голос, проассоциировать его с конкретным человеком, но ничего не вышло.

Потом получится, подумал Тень. Получится — рано или поздно.

Зеленые огоньки стали синими, потом красными, потом стали затухать, потом паук сложил металлические лапы и опустился на землю. Среда продолжил путь — одинокая фигура под звездным небом, в широкополой шляпе и темном потертом плаще, который беспорядочно бился в порывах нездешнего ветра, и с посохом, стучавшим при ходьбе о стеклянно-каменную землю.

Когда металлический паук превратился в мерцавшую в звездном свете точку где-то далеко позади, Среда сказал:

— Теперь можно говорить.

— Где мы?

— За кулисами, — ответил Среда.

— В смысле?

— Думай, что мы за кулисами. Типа как в театре. Я просто увел нас обоих подальше от зрителей, и теперь мы за сценой. Срезаем путь.

— Когда я дотронулся до кости, я оказался в сознании одного мужика по фамилии Градд. Он участвовал в той шпионской заварушке. Он нас ненавидит.

— Да, я знаю.

— Его шефа зовут мистер Мирр. Он мне кого-то напомнил, но я не знаю, кого. Я оказался в голове у Градда, — а может, он в моей. Я точно не понял.

— Они знают, куда мы направляемся?

— Я думаю, на данный момент они сворачивают поиски. Они не хотят ехать за нами в резервацию. Мы идем в резервацию?

— Очень может быть.

Среда остановился, постоял несколько секунд, опершись о посох, и пошел дальше.

— Что это был за паук?

— Манифестация образа. Поисковая машина.

— Они опасны?

— Всегда рассчитывай на самое худшее — доживешь до моих лет.

Тень улыбнулся.

— Это до скольких, к примеру?

— Лет мне ровно столько же, сколько языку у меня во рту, — ответил Среда. — И я на несколько месяцев старше собственных зубов.

— Ты так упорно держишь язык за зубами, — сказал Тень, — что я вообще сомневаюсь, есть ли у тебя язык.

Среда только фыркнул.

Всякий раз взбираться на очередной холм становилось все труднее и труднее.

У Тени заболела голова. Звездный свет отчаянно бил ему в глаза, то и дело попадая в резонанс с биением сердца в висках и в груди. У подножия очередного холма он споткнулся, открыл рот, чтобы что-то произнести, и тут, совершенно неожиданно, его вырвало.

Среда достал из кармана фляжку.

— Сделай глоток, — сказал он. — Но только один.

Напиток оказался жгучим и растворился, едва попав на слизистую, как хороший бренди, хотя по вкусу даже не напоминал спиртное. Среда забрал фляжку и сунул обратно в карман.

— Зрителям вредно шастать за кулисами. Поэтому тебя и тошнит. Нужно поскорее выбираться отсюда.

Они ускорили шаг. Среда упорно шел и шел вперед, ни на секунду не останавливаясь, Тень то и дело спотыкался, но напиток — после которого во рту остался привкус апельсиновой цедры, розмаринового масла, перечной мяты и гвоздики, — его взбодрил.

Среда взял его за локоть:

— Вон там, — сказал он, показывая пальцем налево, на две горки застывшего стеклокамня, — нужно будет пройти между двумя холмами. Держись поближе ко мне.

Они двинулись вперед. Холодный ветер и яркий белый свет с одинаковой силой били Тени в лицо.

Они стояли на вершине пологого холма. Туман рассеялся, было солнечно и холодно, над головой сияло абсолютно голубое небо. У подножия холма пролегала засыпанная гравием дорога, по которой — все равно что детская игрушечная машинка — мчалась красная легковушка с кузовом. Из трубы стоявшего поблизости дома валил дым. Казалось, кто-то лет тридцать тому назад бросил тут, на склоне холма, свой передвижной дом, и с тех пор его не раз чинили, латали, а периодически и расширяли за счет разного рода пристроек.

Как только они подошли к дому, дверь распахнулась: с высоты своего роста на них взирал мужчина средних лет. Взгляд острый, рот — словно след от удара ножом.

— Так-так, слыхал я, двое белых едут меня проведать. Двое белых на «Виннебаго». А еще слыхал, что они заблудились, как это обычно с белыми и происходит, если они не понатыкают везде своих указателей. Нет, вы только поглядите на двух этих доходяг, что стоят у меня под дверью. Вы вообще в курсе, что вы на земле лакота?

Волосы у него были длинные и седые.

— С каких это пор ты стал лакота, старый шельмец? — сказал Среда.

Теперь на нем были куртка и вислоухая шапка, и Тени уже казалось маловероятным, что всего несколько минут назад в звездной ночи он был одет в широкополую шляпу и изодранный плащ.

— Слушай, Виски Джек. Я умираю от голода, а мой друг только что выблевал весь свой завтрак. Не пригласишь нас войти?

Виски Джек поскреб подмышку. На нем были голубые джинсы и майка под цвет волос, на ногах мокасины — на холод он как будто не обращал внимания.

— Вот наглец, а! — наконец сказал он. — Проходите, белые люди, потерявшие свой «Виннебаго».

В трейлере дым стоял коромыслом. За столом сидел еще один мужчина — босой, в заляпанных штанах из оленьей кожи. Кожа у него была цвета древесной коры.

— Ну, — с довольным видом сказал Среда, — кажется, мы кое-кого застукали врасплох. Виски Джек и Джонни Яблочко. Зашибли одним-единственным камушком двух таких птичек.

Мужчина, который сидел за столом, Джонни Яблочко, зыркнул на Среду, потом опустил руку под стол и потрогал себя за промежность:

— Опять не угадал. Я проверил, у меня оба камушка на месте.

Потом он перевел взгляд на Тень и поднял в приветственном жесте руку.

— Я Джон Чэпмен. Не обращай внимания на то, что твой шеф обо мне рассказывает. Он задница. Задницей был, задницей и останется. Некоторые люди по жизни задницы, больше и добавить нечего.

— Майк Айнсель, — представился Тень.

— Айнсель, значит, — сказал он, потерев щетинистый подбородок. — Это не имя. Но сойдет на крайняк. А как тебя другие люди называют?