Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– У Джакомо. Мне позвонила Майя, и мы провели два дня в гостинице.

Я думал, что она засыпет меня вопросами, но вместо этого она просто поцеловала меня в щеку и пошла к двери.

– Тебе не интересно узнать, как это было?

– Это воспоминания принадлежат только тебе и ей, – мама покачала головой.

Нет, не совсем. Рядом с нами всегда находился Брюс. Но я не мог поведать об этом маме, не рассказав и обо всем остальном, в том числе о своем умысле. И даже несмотря на то, что я не мог рассказать ей этого, все равно мы с мамой никогда прежде не были так близки. Мне не хотелось, расставаться с этим чувством. Я боялся открывать дверь, потому что ненавидел Брюса и его мир, и не хотел впускать его сюда. Наверное, это прозвучит слащаво и ненатурально, но в эту минуту мне казалось, что у меня самая лучшая мама на свете. Иногда мне было сложно любить ее, но я знал наверняка: она одна может помочь мне понять, почему я чувствую себя таким опустошенным.

– Было чудесно. Только грустно, – выдавил из себя я. Мне нужно было, чтобы кто-то поддержал меня.

Она положила руки на мои плечи и посмотрела мне в глаза. Это напоминало сцену из фильма. Кажется, мы простояли так довольно долго. Мама почувствовала, что этого мне недостаточно. Она собиралась сказать что-то, как вдруг в дверь постучали. Брюс открыл ее еще до того, как хотя бы один из нас успел сказать «Входите».

– Кое-кто хочет с тобой поговорить, – он вкатил в комнату кресло, на котором сидела миссис Лэнгли. Когда она выпрыгнула из окна горящего дома, то поломала почти кости на правой стороне своего тела. Врачи говорили, что она еще встанет на ноги… когда-нибудь. Когда я посмотрел на ее лицо, то сразу вспомнил, как хрустнули ее кости, когда я свалился на нее после того, как мы выпрыгнули из окна. Ее бледное, словно тесто, лицо было покрыто красными волдырями от ожогов и шрамами. Были заметны границы между обгоревшей и пересаженной кожей. Кончики пальцев на одной руке были ампутированы. А ее глаза горели кровью и бешенством – будто огонь, который сжигал ее изнутри, еще не вырвался наружу.

Брюс стал массировать ей плечи.

– Ей еще должны сделать несколько пластических операций, но уже сейчас мама выглядит замечательно. Правда?

– Да, замечательно. – Мне было трудно придумать, что сказать, как тогда, когда мы сидели в машине.

Мама повернула инвалидное кресло так, чтобы миссис Лэнгли не могла увидеть себя в зеркало, и постаралась сменить тему.

– Как твое бедро, Пилар?

Она ей даже не ответила.

– Финн, милый…– Ее голос звучал так, словно она выкурила перед завтраком миллион сигарет. – Как поживает мне спаситель?

– Чудесно, – ответил вместо меня Брюс, – разве не заметно? – И он обнял меня за плечи.

– Нам так тебя не хватало, Финн. – Миссис Лэнгли выпростала то, что осталось от ее руки, чтобы обнять меня. Мама сразу поняла, что мне было страшно, что она до меня дотронется.

– Брюс и Финн собирались пойти покататься на коньках. – Она знала, что мне хотелось быстрее выбраться из комнаты.

– Ну, хоть поцелуй его! Ты ведь должна его поблагодарить! – Брюс тихонько подтолкнул меня к своей матери. Сбежать было невозможно. Она пахла какими-то притираниями и лавандой. Миссис Лэнгли поцеловала меня прямо в губы, и в этот момент ее красный глаз широко раскрылся.

– Я просила Брюса, чтобы он позаботился о тебе.

– Без него я бы пропал, – промямлил я. Все мы дружно притворялись, и это был еще не конец представления. Как в театре, в этот момент вошел мистер Лэнгли. Передвигался он теперь без труда, но мысли его витали где-то далеко. У него был счастливый вид – видимо, как раз благодаря тому, что сознание еще не полностью вернулось к нему.

– Мой сын говорил мне, что мы уже встречались ранее, но мне до сих пор очень трудно запоминать имена.

– Меня зовут Финн. Рад вас видеть, мистер Лэнгли. – Он пожал мне руку, оскалив зубы, словно идиот.

– Знаешь, папа, Финн может рассказать нам новости о Майе.

– Ты ее видел? – резко спросила миссис Лэнгли. Я не ожидал этого вопроса. Ее муж все еще тряс мою руку. Нельзя было допустить, чтобы у Майи были из-за меня неприятности.

– Мы часто пишем друг другу.

– На адрес месье Буре? – Брюс понял, что мне все известно.

– Ну да. – Мне хотелось как можно быстрее сменить тему. – Ну что, поехали кататься, а?

– Да, пора. – Он опять обнял меня.

Когда я повернулся, мама остановила меня.

– А ты не простынешь? Может, тебе лучше взять у Брюса куртку?

Я заявил, что все и так прекрасно. Мне действительно так казалось. Последней ее фразой было:

– Мне было приятно поговорить с тобой, Финн. – Это было не просто приятно, это было прекрасно.

– Ладно, пойдем, – Брюсу это наскучило.

– Сначала мне нужно сходить в ванную.

– В лесу сходишь.

– Мне надо руки помыть.

Он наклонился ко мне поближе и прошептал на ухо:

– Ты сначала трогаешь член, а потом моешь руки, или наоборот?

Я запер дверь ванной и открыл кран. Потом достал свой револьвер с серебряной рукояткой. За этим внимательно наблюдали мистер Осборн и Альберт Швейцер – их фотография, заключенная в рамочку, висела на стене. Потускневшая поверхность пистолета местами заржавела. Наверное, белки решили, что детали из слоновой кости съедобны. Или это были мыши. Я вложил в барабан пули. Помнится, мне не удалось попасть в стеклянную банку с грушей с пяти метров. Но это не имеет никакого значения. Теперь у меня другая цель. Я навел пистолет свое отражение в зеркале. Выглядело это довольно глупо, но убедительно. Как это ни странно, но мне вовсе не было страшно. Дело не в том, что я такой храбрый. Просто мое отчаяние превратилось в холодный фатализм.

Когда я смотрел на пули, лежащие у меня в ладони, то даже не задумывался о том, как они могут изуродовать человеческую плоть. Меня беспокоило только одно: а что, если они не вылетят? Что, если сквозь медную обшивку просочилась вода? Вдруг я нажму на курок, а все останется по-прежнему? Я вытер пули туалетной бумагой, как будто это могло помочь.

– Да что ты там делаешь? – Услышав голос Брюса, я вздрогнул и нечаянно уронил одну пулю. Она покатилась за унитаз. Мне пришлось встать на четвереньки, чтобы достать ее. Руки у меня дрожали. От моего спокойствия не осталось и следа.

– Подожди секунду. – Я спустил воду, чтобы у него не возникло никаких подозрений. В унитазе возникла воронка из воды, и, когда я глядел на нее, меня чуть не стошнило. Но ничего не вышло. Лицо у меня было зеленого цвета, и я весь покрылся холодным потом – в общем, был похож на одну из тех лягушек, которых мы препарировали на уроках биологии. Кровь отхлынула от моего лица. Сердце стучало, как сумасшедшее. Я побрызгал в туалете освежителем воздуха. Мне казалось, что от меня несет каким-то смрадом.