Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

– Вы бы лучше легли, – предложила ему мама.

– Вы что, не знали о том, что я решил жить вечно? Хочу посмотреть, чем все это закончится. – Мама рассмеялась. Осборн откусил кусок печенья.

– Лиз, не могла бы ты принести нам молока? – На столе стоял полный пакет. Но в последнее время мама научилась очень хорошо понимать намеки.

Как только она вышла из комнаты, Осборн закурил сигару.

– Наверняка ты думаешь, что за это время я уже все устроил.

– Не совсем.

– Что ж, посмотрим. – Старик выпустил кольцо дыма и посмотрел на свои старые руки, испещренные темными пятнами. – Господи, кожа у меня, как у крокодила. – Словно для того, чтобы убедить меня в том, что он действительно похож на это животное, старик вытащил изо рта вставные челюсти и несколько раз пощелкал ими. А я все ждал, что он скажет что-то такое, что успокоит меня.

– Как ты думаешь, что этот засранец имел в виду, когда говорил, что хочет «утолить свой голод? – Значит, Осборн наблюдал за нами. Наверное, я должен был изумиться.

– Не знаю.

– И я не знаю. Поэтому тебя и спрашиваю. Господи Иисусе, да ведь даже собака умеет утолять свой голод.

– Видимо, он просто пытался как-то подготовить себя к тому, чтобы встретиться с тем, что сидело у него внутри. Брюс как-то говорил, что все предельно просто: люди хотят трахать и убивать. Поэтому ему так нравились «жестокие люди».

Тут Осборн в очередной раз поразил меня. Он стал цитировать папину книжку:

– «Небольшое племя, стоящее на примитивном уровне развития. Яномамо живут в джунглях бассейна Амазонки. Именно благодаря этому племени у нас появилась уникальная возможность узнать, что это значит на самом деле: быть человеком».

Старик опять высморкался и хихикнул.

– Ну, то есть это что-то вроде Флейвалля. Только без денег. – Мы оба задумались над его словами. А потом он спросил:

– Как ты думаешь, он стал бы таким, если бы его дедом был кто-то другой?

– Ну, в таком случае он бы не «дошел до предела» так быстро.

– А что бывает с теми, кто до него доходит?

– Им хочется большего.

– Получается, я породил новое племя. А Брюс и его мать – его лучшие представители.

– Не всегда можно купить то, что людям действительно нужно.

– Боже, я ведь знал, что с Брюсом что-то не так… Я потерял его давным-давно, за много лет до того, как познакомился с тобой. Если бы он был не моим внуком, а какой-нибудь компанией, я бы его просто продал, пусть даже себе в убыток. Но с людьми все не так просто. – Он вынул изо рта сигару, поняв, что я его не слушаю. – Ты ведь не думаешь, что деньги делают людей счастливее?

– Нет, сейчас мне так не кажется.

– Это плохо, очень плохо. – Осборн посмотрел на часы. – Господи, меня ведь ждут. Сейчас все эти юристы накинутся на меня и скажут, что я сошел с ума. – Он положил в карман пригоршню печенья и открыл дверь.

– Все у тебя будет хорошо, Финн. Только держись подальше от жестоких людей. – Это были его последние слова.

Теперь я знал, что никогда уже не буду чувствовать себя в полной безопасности. И поэтому мне уже было не так страшно. Да, как ни странно. Я думал об этом приблизительно так: я – курильщик, а Брюс – рак легких. Он всегда будет где-то рядом. Не то чтобы я совершенно успокоился. Один парень из моей группы испанского языка сказал мне, что, по словам его старшего брата, который учился в Гарварде, Брюс в Бостон не вернулся. А мама объяснила мне, что Осборн договорился о том, что его внук закончит семестр заочно.

На второй день после того, как я вернулся в школу, мой благодетель позвонил мне, сидя в самолете. Было очень плохо слышно. Я спросил его, как поживает Брюс, на что он ответил только: «Ничего не понимаю. Помехи». Странно: я-то его прекрасно слышал. Потом он прокричал: «Двадцать шестого декабря мы едем в Швейцарию». Мне казалось, этого уже никогда не случится.

– А что, если я провалю все экзамены?

– Вылетишь из школы на самолете.

Это было забавно, но я не засмеялся.

– А Брюс? Мне страшно.

– Мне тоже. Ничего, сейчас я занимаюсь этим вопросом. Расскажу тебе все потом, когда мы приземлимся.

В тот же день позвонила Майя. Осборн сказал ей, что мы с ее братом упали в озеро. «Так ему и надо», – объявила она. Было понятно, что он не стал ее пугать и расписывать ей происшествие во всех подробностях. А когда она поинтересовалась, почему меня больше не вдохновляет мысль о том, что скоро мы будем кататься на лыжах, то я не мог придумать ничего лучше, как сказать: «Тут помехи в телефоне. Плохо тебя слышу». Майя громко переспросила, я шепотом сказал: «Я все еще люблю тебя», после чего повесил трубку и стал дожидаться, когда позвонит Осборн.

Но от него ничего не было слышно. Я ждал один день, второй, третий… Оставлял для него сообщения, пытался найти его в Флейвалле и в нью-йоркском офисе, в который, как мне было прекрасно известно, он наведывался очень редко. Но в ответ – тишина. Мама предположила, что Осборн поехал на какой-нибудь курорт, чтобы подлечиться от простуды – на основании того, что она слышала, как он велел служанке положить в его сумку полотняные шорты.

Пока все в школе рьяно готовились к экзаменам, я сидел, тупо уставившись в свои учебники и конспекты, и молча бесился из-за того, что Осборн, кажется, совсем позабыл обо мне. Чем больше я думал о том, что он сказал мне после того, как я вытащил Брюса из воды, тем больше раздражался. «Держись подальше от жестоких людей», «Я все устрою». Как? Может, он совсем из ума выжил от старости, а может, ему просто наплевать на все это. Учебники, которые я купил, лежали с неразрезанными страницами. Даже Джакомо, который начал принимать успокоительный препарат «Риталин» (причем он его вдыхал, а не глотал), занимался больше, чем я.

Семестровые замены начались пятнадцатого декабря. Обычно тесты продолжались два часа кряду. Учителя постоянно пугали нас этими экзаменами, будто это было такое большое дело. Вообще-то, на самом деле, это было важно, если, конечно, ты не боишься вылететь из школы. К тому времени я уже начал понимать, что в моем случае дело идет именно к этому. Впрочем, это не имеет значения.

Спортивные залы заставили партами и стульями. Ответы нужно было писать на голубых листах, которые преподаватели называли брошюрами. Несмотря на то, что они постоянно болтали о том, что полагаются на нашу честность, и что доверие – это очень важно, система зиждилась на том предположении, что если они дадут своим ученикам хоть один малюсенький шанс, то они непременно будут списывать. Все писали контрольные одновременно, чтобы отличники не продавали правильные ответы другим ученикам. Кроме того, между учениками стояли пустые стулья, так что списывать было невозможно. Разве что при помощи бинокля.

Первый экзаменом поставили алгебру: