Социальная справедливость и город - Дэвид Харви

Мы живем во все более разделенных и конфликтогенных городских районах. Неолиберальный поворот в последние три десятилетия позаботился о восстановлении классовой власти состоятельных элит. С тех пор в Мехико появилось 14 биллионеров, а в 2006 году эта страна могла похвастаться самым богатым человеком на Земле — Карлосом Слимом, и при этом доходы бедных слоев населения либо оставались на прежнем уровне, либо уменьшались. Результаты этого развития будут запечатлены в формах наших городов, которые все в большей степени складываются из отдельных хорошо защищенных районов, огороженных сообществ и приватизированных общественных мест, находящихся под постоянным наблюдением. В развивающихся странах особенно заметно, что город разделяется на отдельные, весьма отличные составные части, в которых формируются свои особые «микрогосударства». Богатые сообщества, которые могут позволить себе разного рода услуги, например эксклюзивные школы, поля для гольфа, теннисные корты и частное круглосуточное патрулирование полицией, будут перемежаться с нелегальными поселениями, где единственным источником воды будет общественный фонтан, отсутствует система канализации, электричество незаконно крадется теми немногими, кто имеет к нему доступ, дороги превращаются в потоки грязи во время дождя и проживание нескольких семей в одном доме является нормой. Кажется, каждый такой фрагмент городской мозаики живет и функционирует автономно, крепко держась за то, что он может добыть в ежедневной борьбе за выживание (Balbo, 1993).

В этих условиях продвигать идеи городской идентичности, гражданства и принадлежности к сообществу — уже и так находящиеся под угрозой в связи с распространением вируса неолиберальной этики — становится совсем тяжело. Приватизированное перераспределение ресурсов с участием преступных группировок угрожает индивидуальной безопасности на каждом шагу, провоцируя требования народа усилить полицейский надзор. Даже идея о том, что город может функционировать как коллективный политический орган, место, в котором порождаются прогрессивные социальные движения, кажется далекой от реальности. Тем не менее есть городские социальные движения, стремящиеся преодолеть изоляцию и придать городу облик, отличный от того, который продвигается девелоперами, за которыми стоят финансисты, корпоративный капитал и все более предпринимательски мыслящий местный госаппарат.

Лишение собственности

Освоение излишков капитала через инвестиции в городскую реновацию имеет еще более темную сторону. Оно вызывает повторяющиеся волны перестройки городов под видом «креативного разрушения», которое практически всегда имеет классовое измерение, поскольку бедные, менее привилегированные и лишенные политической власти страдают от этого процесса в первую очередь. Для созидания нового городского мира на обломках старого приходится применять насилие. Осман продирался сквозь старые парижские трущобы, используя власть экспроприировать во имя улучшения жизни граждан и реновации. Он сознательно спланировал снос большей части жилья рабочего класса и прочих, не вполне управляемых элементов в центре города, где они представляли собой опасность для общественного порядка и политической власти. Он создал такую городскую форму, в которой, как считалось (ошибочно, что стало понятно в 1871 году), достаточная степень наблюдения и военного контроля сможет обеспечить своевременное купирование революционных движений. Тем не менее Энгельс в 1872 году отмечал: «В действительности у буржуазии есть только один метод решения жилищного вопроса на свой лад, а именно — решать его так, что решение каждый раз выдвигает вопрос заново. Этот метод носит имя „Осман“ …Результат везде один и тот же, как бы ни были различны поводы: безобразнейшие переулки и закоулки исчезают при огромном самохвальстве буржуазии по поводу этого чрезвычайного успеха, но… они тотчас же возникают где-либо в другом месте… Та же экономическая необходимость, которая создала их в одном месте, создает их и в другом» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 18. С. 256–257).

Обуржуазивание центрального Парижа заняло более ста лет, и последствия этого мы наблюдаем в последние годы в виде волнений и погромов в тех изолированных пригородах, в которые загнаны маргинализированные иммигранты, безработные рабочие и молодежь. Печальнее всего тут, конечно, то, что описанные Энгельсом процессы повторяются в ходе истории. Роберт Мозес «занес топор мясника над Бронксом», как он сам неудачно выразился, тем самым вызвав долгие и громкие причитания в соседских общинах и среди активистов. В случаях Парижа и Нью-Йорка как только государственной экспроприации оказывалось успешное сопротивление и ставились преграды, в ход шли более коварные и гнусные методы, включая муниципальную налоговую дисциплину, спекуляцию собственностью и упорядочивание землепользования по норме доходности, соответствующей ее «наиболее полному и оптимальному использованию». Энгельс это прекрасно понимал: «Рост современных больших городов приводит к искусственному, часто колоссальному повышению стоимости земельных участков в некоторых районах, в особенности в центре города; возведенные на этих участках строения, вместо того чтобы повышать эту стоимость, наоборот, снижают ее, так как уже не соответствуют изменившимся условиям; их сносят и заменяют другими. В первую очередь такая участь постигает расположенные в центре рабочие жилища, наемная плата со сдачи которых, даже при величайшей скученности, никогда не может или, во всяком случае, крайне медленно может превысить известный максимум. Их сносят и строят на их месте магазины, склады, общественные здания» (Там же. С. 209).

Хотя это описание дано в 1872 году, оно может быть напрямую отнесено к современному состоянию городов в большей части Азии — Дели, Сеул, Мумбай, — а также к джентрификации Нью-Йорка. Процесс переселения и то, что я называю «накопление за счет разорения», лежат в основе урбанизации при капитализме (Harvey, 2003). Это зеркальное отражение освоения капитала путем городского редевелопмента, порождающим многочисленные конфликты, связанные с отъемом дорогостоящей земли у низкодоходных групп, которые могли жить на этой земле долгие годы.

Посмотрим на пример Сеула в 1990-х годах: строительные компании и девелоперы нанимали головорезов, по типу бойцов сумо с квадратными плечами, для захватов территорий на городских холмах. Они разрушили не только жилища, но и всю собственность людей, построивших свои дома в 1950-х годах на земле, ставшей позже лакомым кусочком. Высотные башни, которые не несут на себе и следа той жестокости, которая применялась во имя их строительства, покрывают теперь те самые холмы. В Мумбае тем временем 6 миллионов людей, которые официально считаются жителями трущоб, поселены на земле, не имеющей никакого юридического статуса; на всех картах города этот кусок представлен пустым местом. Попытки превратить Мумбай в глобальный финансовый центр, который составил бы конкуренцию Шанхаю, раскачали рынок недвижимости, и земля сквоттеров существенно выросла в цене. Дхарави, одна из наиболее выдающихся трущоб Мумбая, оценивается в 2 биллиона долларов. Ежедневно усиливаются призывы снести ее, прикрывающие захват земли экологическими и социальными соображениями. Финансовые воротилы при поддержке государства настаивают на насильственной зачистке трущоб, в некоторых случаях силой занимая территории, на которых выросло уже целое поколение. Процветает накопление капитала с помощью операций на рынке недвижимости, поскольку земля достается таким предпринимателям практически задаром.