Дама номер 13 - Хосе Карлос Сомоса

Почти музыкой зазвучал хор из двенадцати голосов, поднявшись дуновением ветра:

Сага поместила фигурку в воздухе перед глазами, где та и осталась висеть, словно на невидимом гвозде. Пока дамы поднимались и вновь собирались, на этот раз вокруг фигурки, образуя широкий круг и взявшись за руки, тянулась пауза.

– Сейчас они будут читать филактерию задом наперед, чтобы ее Активировать, – прошептала Ракель.

Круг тоже строился не как попало: соблюдалась строгая иерархия группы, начиная с девочки Бакуларии и заканчивая Сагой. Каждая дама в свою очередь присоединялась к этому хороводу, берясь за руку уже вставшей в круг и протягивая свою для следующей. Все происходило с мерным совершенством, – так поэт последними штрихами доводит до уровня шедевра уже законченное произведение. При движении они не производили никаких звуков, – это были тела женщин, но казались они ангелами. И даже их нагота не вызывала в Рульфо никаких чувств, лишь слова.

– Когда вступаешь ты? – шепнул Рульфо Ракели, пока выстраивался этот круг.

– Сейчас. Как только все встанут в круг, но до того, как начнут читать стихи. Это как раз тот момент, когда им можно будет причинить наибольший урон…

Она вдыхала и выдыхала, открывая и закрывая рот, поводила плечами, облизывала губы. Пот блестел на ее лбу и щеках, но не было похоже, что ею владеет страх. «Она сделает это. Она попытается. И если ее ждет провал, то мы уже ничем не сможем помочь».

И он вновь обвел взглядом поляну. Стрикс и Акелос, номер десять и номер одиннадцать, уже встали в круг. Не хватало только Саги. Он видел, как она, улыбаясь, сделала пару шагов с другой стороны от этой цепочки тел, протянула тонкие руки и сплела свои пальцы с пальцами Акелос и Бакуларии.

«Готово. Полный круг».

И в этот момент поднялась Ракель.

Она хорошо понимала, что нельзя тянуть время. Доступ открыл ей туннель, а в конце его – яблочко, в которое нужно целиться. Она сосредоточилась на хрупком теле Саги и произнесла свое оружие – Viento y agua – аллитерация завибрировала в воздухе – Muelen pan – смертельная точка в конце – Viento y agua – прибавила она еще силы. Дротик строфы слетел с ее губ и, пылающий, стремительный, понесся, словно исполненный любовной страсти взор.

Но за миг до того, как она метнула это оружие, Ракель поняла, что что-то пошло не так, что все плохо.

Дамы не шевельнулись, они не отреагировали.

«Они этого ждали. Это ловушка».

И тогда она почувствовала, как спина ее покрывается корочкой льда. Она почти что увидела, как строка Дамасо Алонсо, которую она так долго, с таким трудом оттачивала и шлифовала, теряет силу и беспомощно, даже не достигнув поляны, взрывается, оставив после себя в воздухе только певучее эхо, напоминавшее детскую песенку в школьном дворе на переменке.

Дамы разомкнули круг, и их лица обратились к ней. Наводящие ужас подсолнухи. Ни одно не выражало удивления. Все улыбались.

Проворнее, чем пикирующая за рыбешкой чайка, голос Саги заставил содрогнуться ночь:

Небывалый удар поразил девушку. Парализовал ее дыхание, волю, чувства. Изо рта ее вырвался странный, похожий на крик глухаря, стон, а тело поднялось в воздух и было отброшено на несколько метров. Рульфо поразился тому, как сам он с абсолютной холодностью подумал, что даже ружье Бальестероса не могло бы произвести большего эффекта, чем это двустишие Дамасо. В том числе оценил и иронию: Сага контратаковала стихами того же поэта.

Все произошло очень быстро. Тело девушки сломало несколько веток, прежде чем рухнуть в кусты, поднимая клубы пыли. И тут же, словно кто-то тащил ее за ноги, она подползла, пока не оказалась рядом с обоими мужчинами, где и осталась лежать на спине, с задранным на грудь свитером, обнажившим живот. Но она была жива. Тяжело дышала и мотала головой. Взгляд ее на долю секунды встретился с взглядом Рульфо, и он успел заметить, что в глазах девушки был не страх, а какая-то тоска, неизбывная печаль, словно она просила прощения за неудачу. Вдруг, с той же молниеносной быстротой, с которой совершалось теперь все, и с неприятным треском, из ее лодыжек и запястий показались тонкие гиалиновые нити, такие тонкие, что их едва можно было разглядеть. Появление их почти не сопровождалось кровотечением. Нити эти ловко изогнулись в воздухе и начали опутывать ее руки и ноги, в то же время обхватывая ближайшие стволы, привязывая и растягивая ее тело в виде креста. Девушка выгнулась дугой и испустила внезапный, непереносимый вопль. Низкое мычание чистой боли. Бальестерос не мог выбросить из головы свое понимание происходившего. «Ее нервы. Это нервы ее рук и ног. Боже мой, она ее связывает ее собственными нервами».

– Ты посмела использовать против нас поэзию… – произнесла с лужайки Сага, и несколько дам эхом присоединились к ней: «Ты посмела… поэзию…» Дама номер двенадцать продолжила – серьезно, невозмутимо: – В усадьбе мы оставили тебе жизнь в кредит. Сейчас же ты нам заплатишь и проценты. Ты нам скажешь, как получила доступ. Заговоришь, даже и без языка…

Девушка корчилась с открытым ртом, охваченная болью, которая лишила ее дара речи и сил, растерзала ее волю. Нервы прорастали сквозь ее плоть, подобно сорнякам. Они показались из живота, выталкивали глаза из орбит, прогрызали зубы, ползли червяками по позвонкам. Бесконечные удары хлыстом, продырявленные гвоздями и осколками ходы, вонзенные шипы, когти и зубы больных от ярости вомбатов.

Бальестерос отреагировал первым. Он не знал, ни что он делает, ни что он видит. Он был врач, но никогда не видел, не подозревал, что это возможно, даже не мог себе вообразить того, что происходило сейчас с девушкой. Он поднялся с такой стремительностью, какой трудно было ожидать от мужчины его комплекции. Его лицо казалось высеченным в мраморе.

Руки его дрожали, когда он поднимал ружье и прицеливался.

– Нет! – кто-то старался удержать его (голос Рульфо, наверное). – Прочь отсюда!.. Беги!..

Но он, естественно, уже давно убежал. Он был уже не здесь, а в своем кабинете или дома перед телевизором, в скромном одиночестве. Тот, кто держал ружье и целился в эту цепь из двенадцати фигур, был не он, а его обезумевший двойник. Ничто из того, что он делал или видел, не имело ничего общего с реальностью.

Свет исчез раньше, чем оглушительный звук, но когда затих и он, Бальестерос смог убедиться в двух вещах: что ему удалось выстрелить сразу из двух стволов одновременно и что дамы продолжали стоять, совершенно невредимые, внимательно разглядывая его.