Дама номер 13 - Хосе Карлос Сомоса

Она внимательно просматривала соты из конца в конец, как ученый специалист, выискивающий неполадки внутри модели атома из пластика или на суперсложной голограмме. Все было надежно. Никакая угроза не проскочила внутрь этой конструкции, и никто не употребил стихов, чтобы поставить под сомнение ее положение абсолютной, верховной дамы.

Повод для ее беспокойства наконец исчез.

Улыбка той, что никогда не мигала, расцвела на лице агонизирующей Жаклин.

Управиться с простым стихом власти оказалось гораздо более тяжелым делом, чем она предполагала. Прежняя Сага, конечно же, сумела бы это сделать, но девушка была всего лишь человеком, обладавшим воспоминаниями дамы, но не ее способностями. Многого ожидать было нельзя. Но, несмотря на все это, она постарается.

Она попросила мужчин уйти из дому на несколько часов: не хотела, чтобы стих причинил им какой-нибудь вред, если она вдруг потеряет над ним контроль. Рульфо и Бальестерос после некоторых колебаний подчинились.

Оставшись одна, она закрыла двери в столовую и выход на террасу и задернула занавески. Рапсодом, конечно, из комнаты не получился, но и так сойдет. Потом девушка сняла одежду и встала на ковер, твердо опершись на пятки. Ничто не должно мешать декламации: тело должно настроиться на точную волну звуков.

Для начала она поставила перед собой весьма скромную цель. Прочла стих несколько раз, чтобы привыкнуть к словам, почувствовать их своими. И очень скоро обнаружила свою неловкость. Попробовала снова и тренировалась до тех пор, пока не появилась некоторая свобода. Она повторяла слова еще и еще раз, модулируя голос, прикладывая к губам руку, чтобы приглушить звук. Ощутила, что слова обретали некую форму у нее во рту, что они были чем-то, что она может использовать. Но они вырывались, ускользали, пропадали впустую.

Когда Рульфо с Бальестеросом вернулись, они нашли ее лежащей на полу столовой в полной темноте. Она не была без сознания – всего лишь измотана.

– Мне нужно больше времени и другое место.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал в ответ Рульфо.

Но по ее взгляду он понял, что передышка не входит в ее планы.

– Отвези меня в твою квартиру.

Часом позже они оставили ее в квартире на улице Ломонтано, где она сможет тренироваться весь день и никто ей не помешает. Она повторяла и повторяла свои упражнения, пока рот ее не начал эти слова видеть. Затем она попробовала взять их, произносить таким образом, как будто держишь их за ручку и направляешь их острие туда, куда сама пожелаешь.

И осторожно выстрелила ими, прежде всего заботясь об аллитерации.

Наконец решила, что готова произвести некое воздействие. Отправилась на кухню и принесла оттуда стеклянный стакан. Опустила его на стол и встала на колени. После нескольких проб метнула слова. Не произошло ничего, но она не была разочарована. В цель она не попала, но точно знала, что слова прошли путь. Она предприняла еще одну попытку, но на этот раз ей не удалось придать строке силу. Еще одна попытка и еще, без остановки, число их перевалило за сотню, и все с тем же результатом, пока усталость, боль в горле и отчаяние не заставили ее отступиться.

Она согнулась, царапнула пол. Ведь знает, что может это сделать, знает, что в конце концов этого добьется, но охватившее ее отчаяние было безграничным, как у спортсмена с олимпийскими медалями в прошлом, который внезапно понимает, что максимум, на что он способен, – это ходить.

Рульфо пришел под утро. Обнаружил ее бледной, в поту, блуждающий взгляд за спадающими на лицо волосами, без единой нитки на теле. Она была похожа на опасного хищника.

– Тебе нужно все бросить и немного отдохнуть. Уже очень поздно.

– Нет… – Она едва могла говорить: боль в горле гасила голос. – Нет…

Она уже приняла решение сконцентрироваться на чем-то одном.

«Думай о нем. Думай о том, что она с ним сделала».

– Ракель…

– Уходи.

Вновь оставшись одна, она устремила взгляд на стоявший на столе стакан.

«Думай о том, что она тебе сделала. Как она заставила тебя на это смотреть».

И собралась с силами, чтобы метнуть стихи. С двенадцатой попытки стакан сдвинулся на несколько сантиметров. Только после этого она оделась и решила отдохнуть.

В субботу на рассвете она вернулась на улицу Ломонтано. И часами декламировала свой маленький кинжал, пока не почувствовала его своим. А потом (думай о…) рассчитала дистанцию (том, что она сделала), набрала в грудь воздуха и запустила стих с небывалой силой.

Стекло брызнуло осколками.

«Путь свободен», – подумала она, успокоившись.

И уже собиралась отключиться от этого видения, когда увидела это. Малюсенькая пустота, едва заметная червоточинка, некий изъян, похожий на результат работы крохотной гусеницы или след челюстей термита. И шло это от одной из сестер. Это был доступ снаружи. От кого?

Взгляд немигающих глаз просочился в эту червоточинку, в этот едва заметный туннель, и все увидел.

Она едва могла в это поверить! Ракель и вместилище смогли найти возможность выгнать даму номер тринадцать и заставить ее дать им доступ. Но как? Неужели только с помощью посланных Акелос снов? Нет, это доказательство того, что Ракель восстановила что-то еще, не только память, что практически невозможно. Уже нет сомнений в том, что кто-то ее предал.

К счастью, она вовремя это обнаружила.

Она быстро продекламировала другой стих и, прежде чем тело Жаклин испустило дух, корчась от нестерпимой боли, заставила гвозди исчезнуть, а раны закрыться. Затем активировала филактерию из Овидия, которая была нанесена на ее левое предплечье, и ни на коже, ни внутри организма не осталось следа от только что перенесенных мучений.

Жаклин вышла из рапсодома как была – из одежды только символ Саги, без улыбки на губах, с широко открытыми глазами. С помощью короткого стиха Неруды стерла в пыль всех посторонних, что в тот момент работали в доме, и всех окружавших ее живых существ. Ни пламени, ни воплей, ни боли. Просто-напросто весь обслуживающий ее персонал, все домашние животные и те мелкие создания, которые летали, бегали или ползали в саду или в доме, превратились в аморфное, мягкое на ощупь вещество серого цвета. После этого она призвала Маду.

– Кто-то меня предает, – сказала она. – Время доверия закончилось.

Продекламировала Шекспира – и Маду лопнула на ее глазах, как спелый фрукт.

Немного успокоившись, принялась думать, что теперь предпринять.

Ракель и посторонние уже не были чем-то банальным. Они становились угрозой, пока что небольшой, но внушающей беспокойство. Необходимо покончить с ними до начала ритуала.

И она созвала сестер.

Субботним вечером Рульфо с девушкой сидели в столовой и ждали, пока Бальестерос сходит в гараж, чтобы отнести в машину то, что было решено взять с собой. На ее лице трудно было увидеть что-либо, кроме красоты, но в глубине глаз Рульфо смог увидеть нечто определенное. И понял, в чем дело. «Теперь она при оружии».