Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт

Более половины депутатов, включая коммунистов, отважились прийти на сессию. Галереи были забиты журналистами. Пришел и шведский посол Орьян Бернер, самый находчивый и знающий из моих коллег, имевший бесчисленные связи с российскими общественными деятелями. Если я отправлялся на какое-нибудь общественное мероприятие, а его там не оказывалось, я всегда думал, что он пошел еще куда-то, где будет более интересно.

Спикер Хасбулатов начал с того, что призвал почтить молчанием убитых ночью. После этого он очень колоритно, саркастично и агрессивно переключил свое внимание на хунту. Он сообщил о требованиях, которые он, Руцкой и Силаев (премьер-министр РСФСР с июня 1990 года) предъявили накануне Лукьянову, который находился рядом с хунтой, хотя формально не был ее членом. Горбачев должен быть подвергнут медицинскому освидетельствованию группой, состоящей из врачей, включая представителей Всемирной организации здравоохранения, и других иностранных наблюдателей; он должен быть немедленно возвращен к власти; ограничения, наложенные на печать и телевидение, должны быть отменены; Чрезвычайный комитет должен быть распущен. Депутаты встретили одобрительными криками его слова о том, что хунта должна быть наказана.

* * *

Появился Ельцин – большой, сам похожий на бульдозер, уверенный и, по-видимому, нисколько не чувствовавший напряжения после двух бессонных ночей. Речь его была суровой и удачно построенной. Хунте не удалось завербовать в свои ряды ни одного демократа, что придало бы ей хотя бы чуточку респектабельности. Он создал теневой кабинет на случай своего ареста. Однако теперь его поддерживают части трех дивизий войск оккупантов. Генерал Лебедь привел своих десантников из Тулы, чтобы защитить Белый дом, а не для того, чтобы его атаковать.

Ельцин назначил новых командующих Московским и Ленинградским военными округами, а генерал-майора Кобеца – министром обороны. (Кобец, красивый полный человек в генеральской форме, стоял тут же, в углу сцены.)

Ночью патриарх Алексий II опубликовал сильное заявление в поддержку Белого дома. Множество посланий прибыло из-за границы, в том числе от британского премьер-министра и от госпожи Тэтчер. Ельцин не упомянул о неосторожных действиях Миттерана, в понедельник проводившего закулисные переговоры с хунтой.

Затем он сообщил, что Крючков предложил явиться в Белый дом и полететь с ним в Крым к Горбачеву. «Не езди, Борис!» – в один голос заорали депутаты. Однако они согласились с его предложением послать Силаева и Руцкого вместе с группой врачей, с тем чтобы проверить слухи о болезни Горбачева, с условием, чтобы их сопровождали иностранные журналисты и дипломаты, дабы все было по-честному. (Мне это показалось классической ловушкой КГБ. Неужели, думал я, русским кажется разумным рисковать потерей двух своих высших руководителей? Впрочем, присутствие иностранных наблюдателей, по-видимому, должно помочь.)

Силаев прервал Ельцина сенсационным сообщением: говорят, что хунта находится на пути во Внуково, видимо, намереваясь вылететь в Крым и оставить Москву во власти войск. Ельцин немедленно приказал российскому КГБ арестовать членов хунты.

Явлинский с несколькими своими коллегами был послан на квартиру Пуго проследить за его арестом. Позже Явлинский мне рассказал, что вооруженные милиционеры, которые должны были произвести арест, так и не появились. Тогда он и его коллеги проникли в квартиру. Пуго и его жена лежали мертвыми на постели – они застрелились.

* * *

В одной из комнат Белого дома Кунадзе, один из заместителей министра иностранных дел ельцинской России, давал пресс-конференцию, посвященную ночным актам насилия. Колонна из шести БМП, двигавшаяся по Москве, попала в ловушку демонстрантов у подземного тоннеля на Садовом кольце. Было убито три гражданских лица, два солдата и один американский журналист – либо задавлены насмерть, либо застрелены, либо сгорели, когда последнюю машину подожгли бутылкой с зажигательной смесью.

Эти цифры впоследствии оказались неточными, как и значительная часть другой «информации», циркулировавшей во время путча. Окончательные цифры были таковы: трое гражданских лиц, ни одного журналиста и ни одного солдата. Правда, ходили упорные слухи, что один солдат был убит, но о нем не упоминали потому, что он относился к побежденной стороне.

Кунадзе добавил, что солдатам грозил самосуд. Олег Румянцев, депутат от социал-демократов, договорился об их безоговорочной капитуляции. После этого машины и пленные, среди которых был генерал по фамилии Смирнов, были торжественно доставлены в Белый дом. Более точных данных о «генерале Смирнове» так и не появилось. Я сомневался в том, что он вообще существовал.

Даже после сдачи небольшой колонны, сказал Кунадзе, защитники Белого дома все еще ожидали нападения. Их было около 50 тысяч, размещенных шестью кордонами вокруг здания; кроме того, у защитников имелось десять танков и десять БМП. Эти бронемашины не представляли серьезной военной силы, но их было достаточно для жизненно важной психологической поддержки людей. Ряд других военных частей также заверяли, что стрелять не будут. Однако защитники начали успокаиваться лишь к утру, после того, как удалось связаться с Крючковым. В данный момент, сказал Кунадзе, войска, по-видимому, уходят.

На площади возле Белого дома тысячи простых людей запели во весь голос русский православный гимн.

* * *

В посольстве возникли споры по поводу плана послать вместе с Силаевым в Крым дипломатов. Из российского Министерства иностранных дел позвонили, чтобы сообщить, что самолет должен вылететь через полчаса. Дуглас Херд настаивал, чтобы я оставался на своем посту в Москве, поэтому я помчался на «роллс-ройсе» во Внуково с Джеффом Марреллом, чтобы посадить его на самолет вместо себя.

На протяжении нескольких километров мы ехали вдоль колонны бронемашин, уходивших на большой скорости из города. Мы насчитали также множество танков, с ревом мчавшихся по грязной дороге. Один свалился с дорожного полотна, и солдаты пытались втащить его обратно. Дым и пыль висели в воздухе, как смог. Еще какое-то количество танков и военных машин расположилось лагерем на полях по обе стороны дороги. Это было драматичное и грозное зрелище большой военной мощи, какого я никогда прежде не видел и, надеюсь, никогда больше не увижу. Оно было также свидетельством способности советского Генерального штаба быстро развернуть крупные бронетанковые силы. И все-таки ничем нельзя было замаскировать того факта, что я вижу перед собой униженную отступающую армию: Афганистан, Восточная Германия, теперь – вот это. Ничто не могло нанести большего ущерба престижу генералов.

У ворот аэропорта я оказался втянутым в нелепый русский спор с молодым человеком в кроссовках и тенниске, который исполнял роль охранника особо важных персон на терминале. Весьма неубедительно он заявил, что ничего не слышал о специальном правительственном рейсе в Крым. Телефона у него нет, и он не может никаким иным способом выяснить, что происходит. Пока я спорил, начали появляться другие Их Превосходительства. Мы бессмысленно толклись на месте, пока не узнали, что самолет вылетел без нас с другого конца аэродрома. Молодой человек весело извинился: «Не каждый день у нас государственные перевороты!». Мы потратили без толку три часа. Особенно досадно было узнать, что французский посол случайно попал в нужное место и – благодаря возмутительному сочетанию везения и верного расчета – сумел посадить своего человека на самолет, вместе с корреспондентом «Гардиан» Джонатаном Стиллом и еще двумя-тремя предприимчивыми западными журналистами. Бакатин впоследствии рассказал мне, что даже он попал на самолет в самую последнюю минуту: когда он въехал на взлетную полосу, моторы уже работали, а двери были закрыты.