Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт

Генералы в ужасе оттого, что Ельцин может с успехом обратиться через их голову к войскам. Однако все были согласны с тем, что с «конституционным переворотом» покончено.

* * *

Еще один штурмовой сигнал прозвучал летом. 28 июля «Советская Россия», – газета, которая опубликовала в 1988 году пресловутую статью Нины Андреевой, – поместила «Слово к народу», подписанное Варенниковым и другими генералами, епископом Питиримом и рядом консервативных писателей. Они нападали на «лукавых и велеречивых властителей, умных и хитрых отступников, жадных и богатых стяжателей, которые, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства… режут на части страну, ссорят нас и… отлучают от прошлого…

Пора отряхнуть оцепенение, сообща и всенародно искать выход из нынешнего тупика…».

В своем дневнике я записал: «Это – сильные выражения, исходящие от людей, которые в состоянии кое-что по этому поводу предпринять, если пожелают». Через три недели произошел путч.

В июле 1991 года Горбачев прилетел в Лондон на встречу глав государств и правительств Англии, Франции, Германии, Италии, Японии, Канады и США – на «экономический саммит группы Семи (G7)». После заседания Джон Мэйджор пригласил его в Ковент-Гарден на оперу Россини «Золушка». Когда Горбачев вошел в театр, зрители его приветствовали, а по окончании спектакля, когда он вышел на улицу, ему устроили овацию. В своей собственной стране такого восторга он уже более не вызывал.

Обед при свечах был устроен в Доме Адмиралтейства, в маленькой столовой с чудовищными обоями и претенциозными картинами, изображающими морские победы над французами. Горбачев и Раиса вошли, держась за руки. Горбачев был в своей наилучшей форме: обаятельный, живой, откровенный, оптимистичный, но в то же время серьезный. Он утверждал, что ничто не заставит его отказаться от стратегической цели – преобразования страны и создания рыночной экономики. Но каждая страна должна найти наиболее подходящие для нее формы, в России существует сильное сопротивление переменам. Иностранцы придают большое значение приватизации земли, но русские крестьяне считают, что земля – от Бога. Они предпочитают общину и средневековую систему чересполосицы, которая была уничтожена коллективизацией. Изменить их взгляды гораздо труднее, чем это представляется иностранцам. (Ельцину, как известно, тоже не удалось провести через парламент закон о приватизации сельскохозяйственных земель. И даже в путинской России коммунисты ей сопротивляются.)

Как сказал Горбачев, он твердо уверен в том, что в России в конце концов установится смешанная экономика. При его жизни преобразование не будет завершено. Он знает, что его многие критикуют за нерешительность, но он не может двигаться быстрее, чем это по силам народу. И не намерен прибегать к насильственным методам прошлого. Если он добьется успеха, люди забудут о своей критике, если же потерпит неудачу, «тогда и десять ангелов нас не смогут спасти».

Мэйджор спросил насчет слухов о возможном перевороте. Горбачев рассмеялся. За него вечно боятся, что его вот-вот свергнут. На днях ему звонил Буш – тоже по поводу какого-то переворота. Но он уверен, что все будет в порядке.

* * *

В августе никогда не происходит чего-либо сенсационного – разве что какая-нибудь мировая война. Горбачев сокрушил «конституционный переворот» в июне и отправился отдыхать в Крым. Мои дипломатические коллеги в Москве сходились на том, что в Москве все тихо. Так я и сказал приехавшему в гости мэру Кардиффа, когда он пришел к нам на ланч 18 августа.

Вечером того же дня мы с Джилл отправились в короткую поездку в Вологду, древний город к северу от Москвы, стоявший на торговом пути XVII века: через северную систему рек и Архангельск – в Англию и Голландию.

То есть случилось так, что когда в понедельник 19 августа начался путч, мы с Джилл проводили первые часы не в Москве, а в партийном общежитии в Вологде – «лучшем» отеле города. Здесь было все – фанерная мебель, обитая дешевым плюшем, бетонные коридоры, цветы в горшках. От всего этого так и разило провинциальным коммунизмом и образом многих поколений партийных чиновников, разъезжавших по стране по своим мелким делам. Рядом с отелем находился громадный провинциальный партийный штаб и новехонькое здание КГБ.

Наш маленький радиоприемник был настроен таким образом, чтобы каждое утро в шесть часов принимать известия Би-би-си. К нашему удивлению, в Вологде эту передачу можно было поймать. «Советское руководство, – услышали мы, – объявило чрезвычайное положение в связи с неспособностью, по состоянию здоровья, Михаила Сергеевича Горбачева исполнять свои обязанности президента». Фактически это были те же самые выражения, в которых «Правда» сообщала о падении Хрущева в 1964 году (я нашел тот номер газеты в посольской библиотеке почти три года назад). Был создан Чрезвычайный комитет, в который вошли Крючков, Павлов, Пуго, Язов и Янаев – люди, назначенные на свои должности Горбачевым…

Собчак стал мэром Ленинграда в тот день, когда Ельцин стал Президентом России. Когда начался путч, он находился в Москве. Обсудив план сопротивления на ельцинской даче, он решил вернуться в Ленинград. В Московском аэропорту три явных сотрудника КГБ пристально следили за ним. Но вместо того, чтобы его арестовать, они заявили ему, что находятся здесь с целью проследить, чтобы он благополучно сел в самолет.

По прибытии он сразу же отправился в штаб Ленинградского военного округа, находящийся около Зимнего дворца. Командующий округом генерал Самсонов уже объявил по телевидению о своей поддержке путча. В данный момент он совещался со своими офицерами и местными руководителями КГБ. Собчак ворвался к ним и заявил, что путч противозаконен: он точно знает, ибо участвовал в составлении Конституции. Если генералы попытаются его арестовать, они погубят свою карьеру. Генералы уклончиво говорили, что они всего лишь выполняли приказы. «То же самое говорили подсудимые в Нюрнберге», – возразил Собчак, и генералы притихли.

После этого Собчак созвал в Мариинском дворце заседание Горсовета и сообщил присутствующим, что Горбачев арестован «преступниками». Он был первым, назвавшим их так. Вечером он уговорил ленинградское телевидение показать отрывки из киноверсии «Невозвращенца» Кабакова, где москвичей в некоем недалеком будущем преследует военный режим. В далекой Перми вымысел приняли за правду, и на короткое время в городе возникла паника.

Явлинский, молодой либеральный экономист, видевшийся со мной несколько раз летом в связи с его планом об экономическом сотрудничестве между Советским Союзом и Западом, только что уехал отдыхать. Он подъезжал ночным поездом ко Львову, когда услышал заявление заговорщиков. Сталинистский дух и манера этого заявления вызвали у него опасения самого худшего. Он тут же сел на обратный поезд в Москву. Явлинский также ждал ареста в любую минуту, поэтому на каждой остановке на перроне он вручал удивленным людям письменное изложение своих взглядов. Но когда он услышал по радио, как неуклюже ведут пресс-конференцию заговорщики, он сразу понял, что путч провалится. Вопрос состоял лишь в том, сколько при этом прольется крови. Он отправился в Белый дом, где заседал Российский парламент, и стал помогать устанавливать связь между российским и советским КГБ.