Эльфийские хроники - Жан-Луи Фетжен

— Ты приехал сюда не для того, чтобы меня спасти.

— Нет, не для того.

— Но почему?

— Потому что принц выжил. А ты ведь сам сказал: это было почти невозможно…

— Если только он не бросил раненых и не сбежал.

— Они бы в любом случае умерли. Прощай, друг мой…

Горлуа резко схватил раненого и надавил всей массой своего тела на торчащую из его бока стрелу. Ему не пришлось долго давить для того, чтобы эта стрела орков довершила свое дело.

Тишина в монастыре была такой гробовой, что было слышно даже потрескивание свечей в пустой часовне. Пеллегун сел на скамью в первом ряду и смотрел, как постепенно тускнеет дневной свет, проникающий снаружи через витражи. Настроение у принца было скверным, а тело окоченело от холода. Он оставил свой эскорт в соседнем городке и поехал дальше один, спрятав лицо под капюшоном плаща. Однако не проскакал он и половины льё, как начался проливной ливень. Когда принц подъехал к высокой ограде монастыря, его одежда промокла до нитки. Монах-привратник, разговаривая через защищенное металлической решеткой окошко, потребовал, чтобы он привязал своего коня к прикрепленному к ограде кольцу — как будто он, Пеллегун, был не принцем, а каким-то там проходимцем, просящим его приютить. Однако у Пеллегуна не было другого выбора, кроме как либо подчиниться, либо рассказать, кто он вообще-то такой, что было бы глупо. Тем не менее, это непривычное унижение вкупе с плохой погодой и неприятным чувством вины (и даже страхом, охватывающим его при одной мысли о том, что отец может узнать, что он, Пеллегун, сейчас находится здесь) очень сильно его огорчило. Кроме того, принц не только насквозь промок от дождя, но и, идя по покрытому грязью двору монастыря, забрызгал сапоги и штаны этой грязью аж до колен.

Вода стекала по его длинным каштановым волосам, по подбородку, плащу, рукавам, сапогам, образуя на каменных плитах пола часовни постепенно увеличивающуюся лужицу. В хорошеньком же виде он предстанет перед епископом!.. Принц с трудом подавлял нарастающее чувство отчаяния. Его ведь, кроме всего прочего, заставляют ждать, как какого-нибудь обычного кающегося грешника, в мокрых одеждах. Ведь он может сильно простыть и затем умереть! Ну почему он не вызвал епископа к себе во дворец?!

Пеллегун резко поднялся, сбросил с себя свой мокрый плащ и подошел, сжав кулаки, к алтарю. Он хотел есть, ему было холодно… Кроме того, если его продержат в ожидании еще довольно долго, он не успеет вернуться в замок до наступления темноты — а значит, ему придется ночевать среди монахов или на грязном деревенском постоялом дворе. Больше же всего его сейчас угнетало то, что он находился в часовне один и ему не на ком было сорвать злость. Тем не менее, он понимал, что у него нет другого выхода, кроме как ждать. С того момента, как он согласился встретиться с Его Преосвященством Дубрицием, у принца не было других вариантов, кроме как самому тайно приехать к главному священнику королевства. Вызвать епископа к себе было бы в высшей степени неосторожно: у сенешаля имеются глаза и уши во всех уголках столицы. Приезд человека такого высокого уровня, даже если этот человек и попытается приехать инкогнито, не мог остаться незамеченным, и короля тут же поставили бы в известность… Кроме того, Его Преосвященство Дубриций, насколько знал Пеллегун, был не из числа тех, кто станет переодеваться в кого-нибудь другого и делать что-либо украдкой.

Устав ходить взад-вперед, как медведь в клетке, принц облокотился на алтарь и недолго поразглядывал с рассеянным видом скульптуры, а затем взял стоящую в центре алтаря дароносицу[27]и с интересом взвесил ее на руке. Дароносица была сделана из золота и инкрустирована драгоценными камнями. Шедевр, стоящий целое состояние… Золото, если приглядеться, имелось здесь повсюду — начиная с бахромы скатерти, лежащей на каменном столе, и заканчивая отделкой статуй святых. Это были признаки роскоши, о которой он, Пеллегун, раньше даже и не догадывался и до которой королевскому двору было очень даже далеко.

Когда Пеллегун положил дароносицу на место и подошел к еще более шикарной раке[28], дверь часовни, скрипнув, отворилась. Принц услышал звуки поспешных шагов Бедвина еще до того, как смог различить черты его лица в полумраке нефа[29]. Капеллан кутался, как обычно, в толстую накидку на меху и заламывал себе руки со сдавленными вздохами. Как только он подошел к принцу, тот дал волю своему гневу.

— Проклятый монах, как ты осмеливаешься заставлять меня ждать?

— Ваше Высочество, умоляю вас, говорите тише, — прошептал Бедвин. — Никто не должен узнать о том, что вы находитесь здесь. Люди начнут это обсуждать…

— Так и мне тоже хотелось бы кое-что обсудить. Ради этого я сюда и приехал, разве не так? Ну же, говори! Как скоро твой епископ наконец-то соизволит меня принять?

— Ну что вы, Ваше Высочество, Его Преосвященство Дубриций уже давно ждет встречи с вами! Но нам следует быть осторожными, понимаете? Его Преосвященство не имеет обыкновения устраивать аудиенцию сразу же после того, как раздастся стук во входную дверь. Необходимо соблюдать приличия… Нам нужно соблюдать приличия!

— Посмотри на меня, Бедвин. Разве я похож на человека, который ради каких-то приличий согласен ждать бесконечно долго?

— Пойдемте со мной, Ваше Высочество. Мы подождем в зале капитула[30]. Там я смогу предложить вам что-нибудь такое, что вас согреет.

Пеллегун в знак согласия сердито кивнул и жестом показал Бедвину пойти впереди.

— Ваш плащ! — прошептал Бедвин. — Если вы пойдете с обнаженной головой, вас могут узнать.

Принц резким жестом схватил застежку на накидке священника, расстегнул, и, стащив ее с плеч Бедвина, нацепил на себя.

— Ты прав, так будет лучше, — сказал он, натягивая капюшон, подбитый беличьим мехом, на свои — все еще мокрые — волосы. — Если тебе холодно, то возьми мой плащ. Он вон там, на полу…

Бедвин выдавил из себя улыбку:

— Не будет ничего страшного в том, если меня кто-то узнает. Это не имеет значения…

— Пошли.

Они больше не обменивались ни единым словом до тех пор, пока не уселись перед камином зала капитула за стол, на котором лежали на блюдах пирожки и медовые пирожные, стояли бутылки подсахаренного вина. Возле камина было так жарко, что от мокрых одежд Пеллегуна потянулся вверх пар, а самого его стала мало-помалу одолевать сонливость.