Суперканны - Джеймс Грэм Баллард

— Неужели? — Она повернулась ко мне, словно впервые поняла, что я сказал. — Я знаю его гораздо лучше, чем ты.

— Не сомневаюсь. У тебя был с ним роман?

— Почти. — Она мрачновато кивнула собственным мыслям, выведенная из равновесия воспоминаниями. — Он помог мне после развода. Мне нужна была поддержка, а он не жалел своего времени. Уайльдер Пенроуз может быть очень привлекательным.

— Но и очень опасным?

— Он меня испугал. Как-то раз он весь лучился улыбками, был сплошное обаяние, этакий добрый великан с новым необычным взглядом на мир. А мгновение спустя он чуть не ударил меня. Я рассмеялась над ним по какому-то поводу, а он замахнулся кулаком. Я быстренько убралась.

— Он был боксером. Как и его отец.

— Он хотел стать боксером. Но что-то у него не получилось. Он как-то начал мне рассказывать эту историю — драка с вышибалой ночного клуба после вечеринки членов гребной секции. Вышибала был старый профи, перенесший мозговую травму, Уайльдер сразу это понял. Тот тип ничего не видел левым глазом…

— И Уайльдер его поколотил. Здорово, наверно, отделал?

— Здорово. Но дело было не в этом. Он увидел в себе всю эту подавляемую страсть к насилию — к тому виду насилия, который не понравился бы его отцу. И тогда Уайльдер решил: пусть эта его страсть находит выход через других людей, и стал искать систему, с помощью которой это можно было бы осуществить. Оказалось, что психиатрия словно придумана специально для него. Когда это его философское обоснование было готово, ему оставалось только сидеть и смотреть, как его пациенты расквашивают себе морды — все эти зачуханные директора вроде Алена Делажа, из которых он выковал доморощенных «нациков». Теперь Уайльдер считает себя новым мессией, а наша роль — воплощать его фантазии в жизнь. Цандер был прав насчет Уайльдера Пенроуза.

— Поэтому-то его и убили. — Я взял ее за руки и, прижав к себе, почувствовал, как бьется в груди ее сердце. Мы покинули обзорную площадку и направились назад к БМВ. — Давай-ка уедем отсюда, пока никто не заметил номер машины — у этих вдов острый взгляд. Послушай, что я тебе скажу. Дэвид умер ради того, во что верю и я. Я хочу, чтобы «Эдем-Олимпия» предстала перед судом. Я хочу, чтобы Уайльдер Пенроуз давал показания как главный свидетель обвинения.

Над рядами гостей поднялся шумок аплодисментов — одобрительный шелест, едва слышный за парусиновым полосканьем шатра. Я сидел рядом с Пенроузом во втором ряду на позолоченном стуле и наблюдал за рассыпающимся в благодарностях Оливье Детивелем, председателем совета директоров холдинга «Эдем-Олимпии». С театральным жестом принял он серебряный мастерок, поданный ему на устланном бархатом подносе хорошенькой ассистенткой в небесно-голубом форменном платье.

Перед возвышением находилась недавно возведенная короткая секция будущей стены — цементный раствор между слоями кирпичей был еще свежий и влажный. В стену была вделана мраморная мемориальная доска, увековечивающая дату основания «Эдем-Олимпии Западной», более известной в международном деловом сообществе как «Эдем II».

Одетый в утренний костюм{93}, упитанный и веселый, как отставной дамский киноидол, Детивель держал серебряный мастерок в наманикюренных руках. Он ослепительно улыбался этой избранной публике, зачерпывая раствор со специального столика. Досадуя на отвлекающие вспышки фотоаппаратов, осветительные лампы телевизионщиков и далекий звук рекламного самолета, он гордым движением воздел мастерок с раствором; ноздри его затрепетали, учуяв запах извести.

Пенроуз сидел, откинувшись на спинку, и хорошо поставленным шепотом вещал мне в ухо:

— Он что, рекламирует новый трюфельный паштет? Что он тут виляет хвостом, как метрдотель в «Максиме»? Раствор нужно класть, Оливье, а не дегустировать.

Пенроуз ослабил галстук; он явно скучал. Снял свой темный пиджак, демонстрируя широкие плечи и помятые рукава. Вгрызаясь в ноготь большого пальца, он не замечал гневных взглядов безукоризненно одетых женщин рядом с нами — жен представителей ривьерской элиты в их шляпках с лентами и платьях «от-кутюр». Громко напевая, он разглядывал зеленый луг, уходящий к самым Альпам.

Пенроуза радовала перспектива открытия нового бизнес-парка — еще одного места, где он сможет обкатывать свои идеи, и по пути сюда он был в отличном настроении. Он заехал за мной на виллу, такой небрежно-неотразимый в своем черном шелковом костюме; наклонил зеркало заднего вида, чтобы видеть себя, и повернул ключ зажигания. Вернуть зеркало на место он и не подумал, а от моих слов отмахнулся.

— Пол, для чего нам зеркало заднего вида? — спросил он, когда мы выезжали из анклава. — Нас ничто не обгонит, зачем же мы будем смотреть в прошлое?

А в будущем была вторая «Эдем-Олимпия», почти в два раза больше первой; она должна была представлять собой такую же смесь транснациональных компаний, исследовательских лабораторий и финансовых консультационных фирм. Участки за собой закрепили «Хёнде», «БП Амоко», «Моторола» и «Унилевер» — они инвестировали средства в долгосрочную аренду, тем самым фактически профинансировав весь проект. Подрядчики уже приступили к работам, сводя под корень каменные дубы и зонтичные сосны, которые помнили еще Римскую империю, пережили лесные пожары и военные вторжения. Природа, как того требовало новое тысячелетие, окончательно сдавалась под напором налогового рая и автомобильных парковок.

У кромки леса в ожидании застыли ряды тракторов и грейдеров, водители в готовности сидели в своих кабинах, словно танковый батальон перед парадом. Дерн местами был уже содран, и на бледную гранитную основу, прежде чем ее навсегда похоронят под миллионами тонн цемента, пролился на несколько мгновений солнечный свет.

— Прогресс наступает, Пол… — Мы вышли из машины, и Пенроуз направился к палатке с закусками. Он остановился и принялся разглядывать архитектурный макет, окруженный армией канапе. Уписывая анчоус, он с гордостью улыбался при взгляде на окруженные ландшафтной зоной офисные корпуса — ни дать ни взять Папа Римский эпохи Возрождения, рассматривающий макет будущей часовни и представляющий себе фрески, которых он никогда не увидит.

— Посмотрите-ка, Пол: новая Европа…

— Надеюсь, что нет, — парировал я. — «Эдем-два»? Это всего лишь очередной бизнес-парк. А вы говорите так, будто это новый «Град на верху горы» Уинтропа{94}.

— Это и есть «Град на верху горы», не сомневайтесь. — У него, казалось, закружилась голова. — Сто городов на ста горах.

Когда Оливье положил мастерком раствор, гости разразились новым взрывом аплодисментов. Не пройдет и года, как над этой мемориальной доской поднимется десятиэтажная громада административного здания «Эдема II». Словно извещая о своем одобрении, взревели мощные двигатели бульдозеров и грейдеров. Издали донесся скрежещущий звук коробки передач, металлические траки вгрызлись в твердую породу, и парад желтых землеройных машин начался.