Легенда вулкана - Денис Ватутин

– А что предлагаешь ты? – спросил я Дарби.

– Я предлагаю все же захватить эту чертову базу, но не для того, чтобы властвовать над миром или спасти этих Титанов. Я все же считаю, что мы должны сами владеть своей судьбой, какой бы она ни была…

– Дарби, я прошу, избавь меня от пафоса, – попросил я.

– Хорошо: я хочу личного бессмертия! – выпалил он. – Трансляторы владеют такими технологиями…

– А ты не боишься просидеть бессмертным на базе вечно, как ты пророчил мне с Ириной?

– Странный, а ты ни на секунду не в состоянии поверить, что я такой же идеалист и романтик, который, почувствовав колоссальные силы, способные изменить человечество, да хоть бы самого себя…

– Извини, Дарби, но, как бы я плохо ни разбирался в людях, ты скорее прагматик, нежели мечтатель, – сказал я, будто обращаясь к старому приятелю.

– А чего хочешь ты, Странный? – спросил Дарби.

– Лично я? – Я начал распаляться.

– Да, ты! – Он ехидно прищурился.

– Да забыть про весь ваш дурдом раз и навсегда! – чуть не выкрикнул я. – Не уперлась мне эта база и мировое господство, и эти локаторы из одной палаты с вашими демонами! Я возьму Ирину и уеду с ней в тихий уголок, где не мельтешит перед глазами это человечье стадо, которому всегда неймется, а она нарожает мне детей, и я помру своей смертью, а не от пули какого-нибудь сатаноида или под шагоходами танка! Я хочу быть счастливым, а не мертвым! Понимаешь Дарби?!

– Мещанская у тебя позиция-то, Охотник Странный, – криво усмехнулся Дарби. – «Мой шалашик с краю, я ничего не знаю!» – так получается? А то самое «людское стадо», которое тебя так раздражает и которому вечно неймется, как ты говоришь, кто будет заботиться о нем? Кто будет тащить его к более приемлемому виду? Даже моллюск, когда его трет попавшая в раковину песчинка, превращает ее в жемчужину, чтобы не раздражала, а вы, хренова интеллигенция, имеете два положения рычага – уничтожить всех, а в лучшем случае – игнорировать! А кто будет работать? Странный? Или ты считаешь, что на Марсе все гораздо лучше, чем на Земле? Или хуже? Делать-то никто не хочет, особенно если это не приносит сразу видимых результатов!

– А я и делаю! – запальчиво ответил я. – Всю жизнь делаю только то, что утираю сопли, остужаю головы, объясняю людям что-то про позитив в жизни! Да меня глюки лучше понимают, чем эти приматы!

– Может, тебе заделаться проповедником? – ехидно поинтересовался Дарби. – Церковь Святого Глюка! Звучит?

– Тебе больше пойдет! – ответил я резко. – Чем-то ты мне нашего Аурелиано напоминаешь в своей упертости!

– Да никакая это не упертость! – неожиданно Дарби всплеснул руками. – Как же вы, чистоплюи, меня бесите! Сами же, умники, скорбите всю жизнь: «Нами управляют воры и кровопийцы!» Вдруг вам говорят: «На, порули сам, ты ведь так много знаешь, ты чувствуешь чужую боль, как свою собственную, ты понимаешь больше остальных, и тобой не движет только жадность, ты же добросовестный!..» А тут интеллигент, осознав весь груз ответственности, кричит – нет, мол, пусть кровопийцы правят, не играю я в ваши игры, плохие вы дяденьки! Не могут люди без вождей, ты что, не понимаешь? А ты уступишь место уроду, а сам в кусты – думать о духовном и медитировать!

– Так вот пускай боги с Ангелами займутся своими непосредственными обязанностями!

– От тебя сейчас зависит – займутся или пробуксуют! Им пару тысяч лет подождать – это тьфу! Понял?

– Может, тогда и меня в Ангелы примут?

– Я тоже из Ангелов, Странный…

– Покажи крылья! – вырвалось у меня, и тут же я ощутил резкий и горячий удар в область солнечного сплетения. Грудь обдало жаром, а воздуха стало не хватать.

Я раскрыл рот в попытке вдохнуть полные легкие и уставился на Дарби, который продолжал спокойно сидеть у окна, абсолютно без движения, с легкой усмешкой глядя на меня. Только его глаза, как мне померещилось, слегка осветились каким-то сиреневым слабым мерцанием. Жар продолжал нарастать, грудь уже пекло, а от пальцев Дарби, сложенных на закинутое на правую ногу колено, будто продолжение их, вытекала плавно струящаяся, полупрозрачная оранжевая линия.

Я стал мысленно растягивать огонь в груди по своим рукам. Пока он проходил к кончикам пальцев, он становился приятным и прохладным, будоражащим и бодрящим. Я медленно набрал полную грудь воздуха и плавно выдохнул. За этим вздохом куда-то в сторону пола поплыли темные, красновато-коричневые сгустки энергии. Я ровно дышал, пока не почувствовал, что мое горло перестает пропускать воздух.

Я попытался раздуть грудную клетку, но воздуха в нее почти не шло. Я заметил, что Дарби приподнял ладони от колена и направил их на меня, сомкнутые, будто крылья бабочки. От них исходила какая-то бордово-синяя пульсация, которая обдавала шею холодом. Появилась легкая тошнота и головокружение. В глазах стало темнеть, и опять, как тогда, в «Эоле», заныли разом все мои свежие ранения.

Я стиснул челюсти, затем попытался расслабить мышцы лица и синхронно повернул против часовой стрелки свои пальцы. За ними вдруг возникли темно-фиолетовые, блеклые полосы, которые я словно скручивал в спираль. Крылья бабочки вздрогнули и осветились желтым светом.

И вдруг я выдохнул множество воздуха, который, оказывается, был во мне и распирал грудь, до самого подбородка. Мгновенно стало легче, и вокруг меня замерцали тонкие вертикальные прозрачные нити, словно моросил голубой дождик.

Дарби немного преобразился: его лоб пылал, будто прожектор локомотива в темноте, глаза, словно фары, подсвечены оранжевым, рот сиял голубовато-фиолетовым, а внизу живота копошились, подобно щупальцам, несколько ярко-алых отростков.

Клянусь, не будь я сейчас в таком состоянии, я, наверное, просто потерял бы дар речи и прилично струхнул по поводу этих вот странных метаморфоз с обычным человеком напротив. Но у меня было такое же ощущение, которое рождает появившийся над головой глюк, и я чувствовал, что этот глюк опасен. У меня было чувство, что эта разноцветная сущность Дарби находится где-то далеко-далеко…

Мы слились со множеством разноцветных линий, проходящих сквозь нас, навстречу друг другу по легкой дуге – по ним плавали в разные стороны небольшие светящиеся утолщения. Я отвлекся невольно на эти линии и тут же ощутил весьма чувствительный толчок в грудь. Кожа туловища, потеряв свою чувствительность, онемела. На секунду мне показалось, что я проваливаюсь в огромную глубокую черную яму, края которой топорщатся от каких-то обугленных сегментов с рельефом, выступающим ржавыми металлоконструкциями, тонущими во мраке пространства. На фоне всего этого зажглись два ярких пятна, и снизу вверх, словно висящая на искрящих проводах, поплыла какая-то неоновая вывеска, пульсирующая разноцветными стеклянными трубками, из которых складывалось слово «КОНЕЦ».

– Конец, – прозвучал в ушах ровный, лишенный интонаций голос Дарби. – Конец… конец… конец…

Эти слова повторялись рефреном, медленно угасая в зыбкой мгле вокруг.