Вокруг себя был никто - Яков Шехтер

– В Традиции существует такая история. В течение многих и многих веков время от времени кто-нибудь задает такой вопрос и на этот стандартный вопрос существует такой же стандартный ответ: Сократ тоже был наш человек.

– Извините, но я жду серьезного ответа, а не тумана ложной многозначительности. Если вы ее основатель, тогда какая она, к лешему, традиция? Традиция – когда есть старики, старые книги, кладбища, рассказы у печки, былины, в общем – достаточно протяженный отрезок времени.

– Отвечаю очень серьезно, – Игорь отложил пиалу, по-оперному развел руки и запел. – А ты играй, а ты играй, может, увидишь дорогу в рай!

Все засмеялись, я тоже. Игорь улыбнулся и похлопал меня по спине, между лопатками. Замах руки и звук хлопка звучали впечатляюще, но ощутила я только нежное поглаживание, подобное тому, каким одаривала меня ночью Юрате.

– Хлопок одной руки? – спросила я.

Все опять засмеялись. Атмосфера явно потеплела, значит, я вела себя правильно.

– А ты что, ждала серьезного ответа на вопрос, где у нас кладбища? – снова похлопал меня по спине Игорь, и то ли от выпитой водки, то ли от чего другого, содеянного Игорем, по моей спине покатился огненный шарик и, постепенно холодея, застрял в основании копчика.

«Получилось, – изумленно подумала я. – Само собой получилось».

– Теперь о Традиции. Но сначала, – выпей чаю, Танюша.

Юрате подала мне полную пиалу, и я принялась, подражая Игорю, с шумом втягивать чай. Это тоже понравилось, я откровенно косила под ученика, принимающего ярмо Мастера, и сия незамысловатая игра принималась «друзьями» на полном серьезе.

– Сухраверди подчеркивал, – начал Игорь, – что существует Знание, используемое преемственным рядом мудрецов. У основания ряда стоит таинственный Гермес Трисмегист из Египта, «прародитель мудрецов», давший начало двум ветвям средиземноморской Традиции: восточной и западной.

К восточной Сухраверди относил героев Авесты – царей-мудрецов Гайомарта, Феридуна и Кай-Хосроу, а также Заратустру. Их исламскими продолжателями были суфии ал-Бистами, ал-Харакани, ал-Халлаж. Западную, греческую ветвь представляли Асклепий, Эмпедокл, Пифагор, Сократ. Наша Школа относится к западной ветви, но есть и восточная, которую мы сейчас изучаем.

Он многозначительно посмотрел на лепешку и пиалушки с водкой.

– Я удовлетворил твое любопытство, красна девица?

Я молча кинула. Это, вне всякого сомнения, был ответ. Требующий проверки, нарочито изобилующий именами, дабы подавить собеседника, но ответ. Хотя…

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнул Игорь. – А я уже стал опасаться за Традицию.

Все заулыбались.

Игорь изобразил руками бинокль и наставил его на мое лицо.

– Ан недовольна милая, пригорюнилась любушка, – нараспев произнес он. – Ты излей тоску свою Мастеру, распахни перед ним сердце смутное, сердце мутное, грусть печальную.

– Хорошо, – продолжила я. – Имен натаскать можно любых, и ветви настругать тоже не трудно. Но только как знать, что эта традиция на самом деле существует и что вы ее продолжатель.

– Игорь, можно? – вдруг вмешалась Вирга. – Можно я отвечу?

Игорь милостиво кивнул.

– Я расскажу одну историю из собственной жизни, из тех времен, когда я была чем-то похожа на Таню. И так хотелось, чтобы мне все объяснили, разжевали, в рот положили, ну просто беда.…

А было так: жили мы в одной квартире, Игорь, Юрате, я и Видмантас. И вот, в один ужасно-прекрасный день, начали Игорь с Юрате при мне на тарабарском языке разговаривать. День так проходит, два. Космос великий, вся зараза на меня валится: посуда бьется, еда пригорает, я по углам плачу, и ничего. На третий день не вынесла гордыня да как разревется, в истерике бьюсь, причитаю. Юрате надо мной сидит, страдает, а Игорь на кухне чай пьет.

Отревелась я, ну, думаю, конец моим страданиям. А тут Мастер и говорит:

– Вирга, чай будешь пить?

А я ему:

– Бу-бузя-ба, дзинь-кампа-рук.

С тех пор, когда мне хочется узнать вкус халвы или мяса, я их ем, а не спрашиваю у соседа: дай определение. Чего и тебе, Танюша, желаю. Приятного аппетита.

Все посмотрели на меня.

– О вкусе халвы и мяса... А может, вы ядом потчуете, откуда я знаю?

Вирга неприязненно отшатнулась. На ее лице проступила обида.

– Вопрос справедливый, – заступился Игорь. – Человек имеет право сомневаться, правда, до определенного этапа. Я тоже тебе расскажу одну историю, и тоже из собственной жизни.

Когда-то, много лет назад, я пришел к своему учителю. Не к Мирзабаю, до него у меня было несколько учителей. Иных уж нет, а те далече…. Тот, о котором я говорю, перебрался в Израиль, в город с диковинным названием – Реховот.

Так вот, пришел я к нему, а он показывает мне один текст. Прочти, говорит. Это может оказаться для тебя ничем или многим. Прочитал я. Ничего вроде не изменилось, все так же. Посидели мы на кухне, чай попили. Чай он безумный заваривал, до сих пор забыть не могу. Выпьешь стаканчик – и сразу в небеса. До сих пор жалею, что не научился. А сейчас уже поздно, слишком мы разошлись. Н-да.

Выхожу я от него на улицу, и ничего не понимаю. Улица та же, дома те же, прохожие по делам бегут, дождик накрапывает. А реальность другая. Хоть убейся, другая вокруг реальность, и сделать с этим ничего невозможно. Я тогда вопросы задавать не стал, что произошло, почему произошло, как называется. Когда стоишь перед фактом, вопросы отпадают. А когда факта нет, есть вопросы. Понятно?

– Понятно, – ответила я.

Мы действительно подступили к барьеру, за которым заканчивались разговоры и начинался опыт. Спрашивать дальше не имело смысла, нужно было или идти вместе, или уходить в сторону. А в сторону, в свою холодную комнатку, проверку тетрадей и педсоветы мне совсем не хотелось.

– Надевай штаны, красавица и пошли на проверку.

Я натянула джинсы и вслед за Игорем и Юрате поднялась наверх Комната еще хранила тепло ночи, на неубранной постели заманчиво распласталось одеяло и две подушки, с отпечатками наших голов.

Юрате быстро прибрала кровать и села в кресло, а я с Игорем устроились на диване.

– Послушай меня, девица, – голос Игоря был спокоен и добр, спорить мне с ним не хотелось. – Ты ведь умная и книжек много прочитала, прекрати валять дурочку. Разжевывать я не буду, что поймешь, то твое. Поняла?

Я кивнула головой. Игорь на голову возвышался над «друзьями», водить его за нос было куда труднее.

– Бывает, живет человек долго и трудно, дети уже выросли, внуки пошли, а внутри он все еще мальчишка. Не в хорошем смысле, а в плохом. Боится принимать решения, не уверен в себе, критерии постоянно меняет – ложиться спать с одним мнением, а просыпается с противоположным. Это называется – «стоп» в сущности. Внутренне развитие человека остановилось в двенадцать лет, тело стареет, а содержание, главное в человеке стоит на месте. Причины для такой остановки могут быть самые разные, но главное – ее отыскать, обозначить. В психологии так всегда: стоит назвать фобию своим именем, как она перестает действовать. Когда человек начинает понимать, что с ним происходит, отчего он ведет себя так, а не иначе, он изменяется. Человек думающий, разумный. Поняла?