Наемник - Алекс Орлов

Прилетавшие издалека пули молотили по бортам судна и по надстройкам, и на густозаселенной палубе появились первые жертвы. И хотя прочный корпус выдерживал эти удары, одна пуля повредила радар, а другая пришлась точно в затворную раму носового пулемета.

— Вот не везет — воскликнул Рифат и связался с доном Эрнандо, чтобы попросить разрешения отойти.

— Никаких отходов! Мы начинаем наступление! «Восточная группа» уже на месте! — прокричал по рации старик Марсалес, да так громко, что его услышали находящиеся неподалеку Рене и Галлауз.

Неожиданно обстрел прекратился, и на «Боно-ду-Висте» перевели дух. В это же время слева и справа базу начали обходить корабли основной группы.

Впереди шли обычные «охотники», оснащенные торпедными аппаратами. Им предстояло первыми вступить в бой и разрушить торпедами минные сети. За ними двигались десантные суда и «ловцы креветок», оснащенные зенитными пулеметами.

— Кажется, началось, — сказал Жак, глядя на движение судов Марсалеса.

— Да, теперь Джимми будет нелегко, — согласился Удо.

На правом борту происходила суета — солдаты десанта бросали через борт концы веревок и спасательные круги. Они вылавливали попавших в воду матросов с подбитого ракетами судна.

Словно проснувшись, открыли огонь из орудий оставшиеся три «артиллериста». Теперь их прикрывало тридцать кораблей, и они могли ничего не бояться.

Первые восемь торпедоносных «охотников» выстроились в ряд и произвели залп. Часть торпед пошла в промежуток между сидевшими на мели кораблями. Остальные по мелководью устремились к причалам.

Вскоре и те и другие напоролись на фугасы, и высокие фонтаны воды стали взлетать в небо по всей протяженности фронта. Последовал новый залп, и следующая волна торпед разорвалась значительно ближе к причалам, обнаружив второй пояс минирования.

Путь был свободен, и «охотники» двинулись дальше, а следом за ними пошли суда с десантом и вооруженные пулеметами «ловцы креветок».

Последней, получив приказ от Эрнандо Марсалеса, пошла в наступление «Боно-ду-Виста», а за ней, снявшись с якорей, стали подтягиваться потрепанные артиллерийские суда.

Наконец пробил долгожданный час, и набитые пассажирами вертолеты начали поочередно отрываться от взлетной полосы.

Первыми поднялись двадцать машин с десантом.

На борту головной машины находился полковник Густавсон, которому предстояло командовать всей операцией.

Оценив обстановку с воздуха, полковник дал «добро» на взлет еще десяти машин, несущих на подвесках ракеты и спрятанную под обтекателями киноаппаратуру.

На краю взлетной площадки, удерживаемая цепью солдат, бесновалась провожавшая кинобригаду толпа обслуживающего персонала.

Едва тяжелые вертолеты построились в походный порядок, как следом за ними начали выруливать для взлета легкие истребители «буканир».

Эффектный отрыв от взлетной полосы первого звена истребителей вызвал бурю восторгов. На поле полетели букеты цветов, сигареты, жвачка и все, что попадалось под руку разгоряченным алкоголем людям.

К оцеплению было срочно вызвано подкрепление, и солдаты стали оттеснять толпу дальше, в то время как механики бегали по полю и собирали разбросанные «подарки».

Наконец порядок был восстановлен, и «буканиры» снова начали взлетать.

Тем временем полковник Густавсон сидел в штабном отсеке вертолета и внимательно следил за походным построением, к которому добавлялись все новые поднимавшиеся в воздух истребители.

— Как обстановка на месте? — спросил Густавсон у своего помощника, майора Борна.

— Началась дуэль, сэр. Флот болотного барона обстреливает промысловый городок из орудий.

— Ага, значит, пушки они сдали не все. Отъявленные нарушители. Ну ничего, через час мы уже будем на месте.

Затем Густавсон переключился на волну управления авиацией и произнес:

— Всем внимание, говорит полковник Густавсон. Поражать цели будем не сразу, а постепенно. Киношники должны успеть заснять все эту красоту, поэтому дайте своим жертвам пожить. Поиграйте с ними.

— Есть поиграть, сэр, — отозвался командир авиационного отряда.

Густавсон отключил связь и посмотрел в иллюминатор. Внизу тянулась бесконечная череда заросших водоемов и редких мангровых рощ.

— Поганая планетка, — позволил себе высказаться майор Борн. — На вынужденную пойти невозможно.

— Об этом лучше не говорить, майор. Впереди тяжелая и хлопотная работа. То, что нам предстоит сделать, никто до нас не выполнял — снимать кино во время реального боя.

Головной вертолет слегка тряхнуло, и он начал стремительно ускоряться. Следуя его примеру, остальные машины также включили турбины и стали набирать крейсерскую скорость.

Теперь клочки тины и редкие линзы чистой воды мелькали внизу слишком быстро и сливались в единую кашу цвета болотной зелени.

Полковник оторвал взгляд от забортного пейзажа и вздохнул. Турбины издавали монотонный свист, который действовал на Густавсона как снотворное. Решив немного размяться, он открыл дверь штабного отсека и вышел к десантникам.

Почти все они уже дремали, не обращая внимания на вибрацию корпуса и шум двигателей. Военные вертолеты не были оборудованы шумопоглощающими экранами, поэтому даже разговаривать в десантном отделении было невозможно.

На плечо полковника легла чья-то рука. Густавсон обернулся.

— На связи мистер Найджел, сэр, — прокричал Борн, и полковник вернулся в штабной отсек.

— Полковник Густавсон, — представился он, включив микрофон.

— Здравствуйте, полковник, с вами говорит Десмонд Найджел.

— Здравствуйте, мистер Найджел, — сдержанно ответил Густавсон. Голос режиссера ему сразу не понравился, какой-то гнусавый со всхлипом. Голос шизофреника, пребывающего в одном из своих кошмарных снов.

— Нам нужно открыть дверь, дорогой полковник. Мы хотели бы снять панораму со всеми этими гигантскими винтокрылыми машинами и страшными самолетами.

— Снимайте через иллюминатор.

— Нет, это нам не подходит. Необходим чистый воздух, понимаете? Художественная съемка любит чистый воздух.

— Открывать дверь нельзя, поскольку мы идем на крейсерской скорости семьсот километров в час.

— Ну хоть маленькую щелочку, полковник, — стал канючить Найджел.

— Это невозможно. Если разгерметизировать салон, некоторые из вас могут погибнуть.

Понимая, что до пьяного человека искусства смысл его слов не доходит, Густавсон добавил:

— Если открыть дверь, то мы задержимся, а значит, опоздаем к началу битвы. Все взрывы и все драматические моменты произойдут без вас.