Шура. Париж 1924 – 1926 - Нермин Безмен

Шура стояла перед зеркалом и любовалась платьем, подаренным ей Татьяной и Маргаритой. Это черное шелковое платье с асимметричными рукавами – тонкой лямкой на одном плече и длинным шифоновым шлейфом на другом – и пышным подолом поистине являлось произведением искусства. Прежде она никуда не надевала его, только примеряла дома, но сейчас решилась. Шура убрала волосы в пучок и обернула вокруг лба жемчужную ленту. Контраст черного и белого выгодно подчеркивал румянец на ее щеках и сияние серо-голубых глаз. Все было именно так, как она хотела. Изменился даже взгляд. Шура блистала.

Она надела жемчужные серьги, браслет и простое длинное ожерелье. Наброшенный на плечи подарок Маревны идеально дополнял ее образ. И только Шура взяла в руки свою маленькую выходную сумочку и собиралась выйти из спальни, как в дверь постучали. Стрелки часов показывали восемь, так что Борис приехал как раз вовремя. Шура улыбнулась. Открыв дверь, она увидела молодого человека в элегантном костюме и с букетом алых роз в руках. В его черных глазах плясали веселые огоньки, и только четко очерченные скулы сохраняли свою постоянную серьезность.

– Шура! – воскликнул он, едва увидев ее. – Ты обворожительна!

Войдя в квартиру и передав женщине цветы, он поцеловал ее в щеку. Затем, взяв ее за руку и попросив покружиться пару раз, Борис продолжил осыпать Шуру комплиментами:

– Великолепна! Просто несравненна! Разумеется, ты прекрасна, как всегда, но сегодня особенно хороша.

Шура мягко посмеялась.

– Как ни странно, дорогой Боря, но я с тобой согласна.

Взяв букет, она направилась к буфету.

– Большое спасибо за чудесные розы. Сейчас поставлю их в воду.

Поставив цветы на стол, она повернулась к собеседнику.

– Хочешь выпить бокал вина?

– Я бы с удовольствием, но Люсия ждет нас в машине.

– Люсия тоже приехала? Почему она не поднялась?

– Я сказал ей, что зайду за тобой, и мы сразу вернемся.

– Ах! – воскликнула Шура, торопливо направившись в спальню. – Что же ты раньше не сказал? Я уже давно готова.

– Прости! Я все забыл, увидев тебя.

Надев пальто, Шура вернулась к Боре. Тот повернулся к ней и нежно положил ей на плечи ладони, внимательно смотря женщине в глаза.

– Ты сводишь меня с ума, Шурочка… Стоило мне тебя увидеть…

Несмотря на то что она пообещала себе насладиться вечером, Шура пока не была готова к любовному приключению.

– Давай не будем заставлять Люсию ждать, – с милой улыбкой сказала она.

Обычно торжества, подобные сегодняшнему, проводились в доме Люсии, однако этим вечером все были приглашены в кафе «Клозери-де-Лила».

Оно располагалось на бульваре Монпарнас и, как многие другие исторические рестораны западного берега Сены, с самого первого дня своего открытия в 1847 году служило местом встреч парижской интеллигенции. В начале двадцатого века там собирались импрессионисты, а затем кафе облюбовали сюрреалисты – ровно до тех пор, пока не ввязались в массовую драку со своими противниками. Теперь же кафе «Клозери-де-Лила» вновь готовилось принять лучших представителей культурной интеллигенции Парижа, и все места на вечер были забронированы заранее.

Шура, Люсия, Борис и их друзья, с которым им предстояло сидеть за одним столом, сперва встретились в баре. Когда Шура села в машину, она спросила у подруги о Каппе и узнала, что тот не поедет с ними. Больше она о нем не говорила – Шура знала, что Люсия уже какое-то время ходит по приемам одна или в сопровождении приятельниц. Однако ей не хотелось навязываться. Если бы у подруги и правда были серьезные проблемы с мужем, Шура бы это почувствовала. Но Люсия выглядела жизнерадостной и энергичной, словно в ее жизни все было хорошо.

В обеденной зоне ресторана было шумно – звенели вилки и ножи, бокалы, громко беседовали люди, – а бар мог похвастаться относительной тишиной, нарушаемой лишь приглушенными звуками фортепиано. Шура вспомнила о Валентине. Наверняка в этот самый момент сестра работает – там, в далеком Стамбуле развлекает своей игрой посетителей «Режанса». А здесь, в Париже, за инструментом сидел человек лет пятидесяти и скрывал за внешней жизнерадостностью смертную тоску. Он явно хотел, чтобы его талант заметили, однако гости ресторана весьма редко обращали на него внимание. Музыкант все играл, а люди самозабвенно звенели столовыми приборами. Официанты гремели посудой, бармен переставлял бокалы, а музыкант вкладывал в игру всю свою душу без всякой надежды дождаться одобрения. А если кто-то и решался отблагодарить игравшего вялыми хлопками, аплодисменты те никогда не перекрывали прочие звуки в «Клозери-де-Лила».

Грустные мысли о сестре проступили на лице Шуры.

– Что с тобой? – обеспокоился Борис. – Ты в порядке?

– Да, разумеется, – ответила она. – Я просто вспомнила о Тиночке. Мне очень ее не хватает.

Борис успокаивающе обнял ее за плечи:

– Давай наслаждайся вечером.

Она не хотела делиться чувствами, которые разбудил в ней пожилой пианист. Они проявились внезапно, и Боря никогда не понял бы их. Но тут Шура вспомнила данное самой себе обещание – наслаждаться сегодняшним вечером…

Когда гости наконец покинули бар и расселись по местам, многие из них были уже навеселе. Все обсуждали проекты Люсии, которыми она занималась в компании Игоря Стравинского, Джорджа Баланчина и Сергея Дягилева. Разумеется, не обходилось без сплетен, однако в целом беседы касались искусства. Отдельного внимания заслуживал близкий друг Люсии, художник Павел Челищев. Он родился в зажиточной семье калужского помещика, а в 1920 году эмигрировал в Берлин. Он тесно общался с Гертрудой Стайн, Сергеем Дягилевым и Джорджем Баланчиным, которые всячески покровительствовали его таланту.

Сейчас же они обсуждали одного из общих знакомых всех присутствовавших – Вацлава