По ступеням «Божьего трона» - Григорий Грум-Гржимайло

Внутреннее убранство нашей комнаты, освещавшейся сверху, было обычным: вдоль стен были сложены подушки и одеяла; тут же стояли в ряд кованые макарьевские сундуки и ларцы; по стенам, на деревянных гвоздях, висело носильное платье; в нишах расставлена была посуда и утварь. Пол канжина, занимавшего две трети помещения, устлан был войлоком; остальная треть занята была кухней. Здесь находились: очаг с дымовым ходом, проходящим под канжином, и круглым отверстием наверху, пригнанным по величине казана, горлач с водой, дрова, метла, деревянные миски и блюда, расставленные в нишах, и прочие предметы домашнего хозяйства. Одним словом убранство было шаблонным, да другим, конечно, оно и быть не могло, принимая в соображение казовую [показную], а может быть, и действительную бедность местного населения.

Едва мы устроились, в нашу горницу набилось пропасть народа. Все спешили познакомиться с нами и поздравить с счастливым приездом. Когда же стемнело, к нам явились и дутаристы. Составился хор, и мы закончили этот день обычным в Хами и Турфане порядком – в песнях и плясках.

8 декабря мы, наконец, прибыли в Хами. Дорога на этом участке не представляет ничего замечательного: солончак, пыль, кое-где в рытвинах снег, два-три почти пересохших ручья, жалкая растительность всюду; слева горы и что-то тусклое, не то туман, не то пыль на всех других краях горизонта[118].

Километрах в семи от Астына мы встретили поселок То-пу-ли, тоже, как и все остальные хамийские селения к западу от Комуля, полуразрушенный и пустой. Когда-то здесь была обширная казенная станция и пикет, но до 1890 г. они оставались не восстановленными. Не восстановленными из развалин оставались также хутора, изредка видневшиеся по обе стороны от дороги. Даже подъезжая к Хами, мы влево увидали обширное поле развалин… Но эти развалины были уже сравнительно более позднего происхождения. Назывались они Лю-цзинь-ю и были остатками временного городка, служившего в семидесятых годах лагерем оккупационному отряду Лю-цзинь-таня.

Немного не доезжая Хами, нас встретил Сарымсак и старший приказчик Котельникова, А. П. Соболев, с которым мы уже были знакомы по прекрасным отзывам, неоднократно слышанным нами о нем сначала в Гучэне, а затем на всем пути от Турфана к Хами.

От него мы узнали, что для нас сговорен тань в Син-чэне и что там все уж готово к приему редких гостей.

Николай Михайлович Пржевальский писал[119]: «По своему положению Хамийский оазис весьма важен как в военном, так и в торговом отношениях. Через него пролегает главный и единственный путь сообщения из Западного Китая на города Су-чжоу и Ань-си, в Восточный Туркестан и Джунгарию. Других путей в этом направлении нет и быть не может, так как пустыня пересекается проложенною дорогою в самом узком месте на протяжении 400 км от Ань-си до Хами, да и здесь путь весьма труден по совершенному почти бесплодию местности. Справа же и слева от него расстилаются самые дикие части Гоби: к востоку песчаная пустыня уходит через Ала-шань до Желтой реки, к западу та же недоступная пустыня потянулась через Лоб-нор до верховьев Тарима.

Таким образом, Хами составляет с востока, т. е. со стороны Китая, ключ ко всему Восточному Туркестану и землям притяньшаньским…

Не менее важно значение оазиса Хами и в торговом отношении. Через него направляются товары, следующие из Западного Китая в Восточный Туркестан и Джунгарию, а также идущие отсюда в Западный Китай».

Таково значение Хами по словам Пржевальского. Но взгляд этот вовсе не новый. Впервые, как кажется, его высказал еще Риттер[120], а затем его повторяли все те, кто в своих описаниях так или иначе касался Хами. Таким образом, наш известный путешественник только подкрепил его своим авторитетным словом, устранив в то же время и всякие сомнения в его непреложности.

Между тем история этого оазиса далеко не оправдывает подобного взгляда на международное значение Хами, основанного, как кажется, на не совсем точном представлении о природе и пластике окрестной страны.

Оазис этот, необеспеченный с севера, отрезанный от Турфана бесплодной страной и лежащий в стороне от проторенной веками военной китайской дороги, ни в какое время своей исторической жизни не мог претендовать на название «ключа» к Восточному Туркестану; скудное же его орошение в совокупности с невыгодными климатическими условиями заранее обрекало большинство его жителей на такое существование, при котором далеко не всегда есть возможность свести концы с концами. В совокупности все земли Хами производят хлеба очень немного; бывали даже периоды, что Хами еле-еле мог себя прокормить; а потому следует совсем отбросить мысль о сколько-нибудь значительном вывозе последнего за пределы оазиса; скотоводство хотя и процветало в нем некогда, но занимались им не масса народа, а некоторые привилегированные семейства – и во главе этих последних сам князь, владевший в горах обширными пастбищами; ремесел, могущих поддержать полевое хозяйство хамийцев, здесь, как кажется, никогда не существовало, не существует их и в настоящее время; наконец, транзитный провоз товаров хотя и доставляет известные выгоды местному населению, но выгоды эти едва ли в состоянии покрыть тот материальный ущерб, который приносит этому краю его отдаленность от всех производительных центров Внутренней Азии.

Таким образом, и прошедшее Хами не блестяще, да и в будущем нет оснований ожидать для него чего-нибудь чрезвычайного, чего-нибудь такого, что сразу подняло бы благосостояние жителей этого оазиса.

История показывает, что Хами оживлялся в одном только случае: когда замешательства на западе вызывали значительное скопление китайских военных сил в этом городе. Тогда везлись сюда не только предметы военного снаряжения, но и товары мануфактурные, и гастрономические, и даже в значительных количествах рис и фураж, так как местных произведений в таких случаях обыкновенно здесь нехватало. Но уходили войска, разъезжались купцы, и Хами принимал снова свою прежнюю физиономию небогатого центрально-азиатского городка.