Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

Раздался стук в дверь. Я нервно вздрогнула.

- Видимо, время заканчивается, - сказал Александр.

Невыразимая нежность появилась в его глазах. Он будто отстранился на время от своих трагических воспоминаний и сконцентрировался на мне. Несколько мгновений он снова, как в начале нашей встречи, изучал мое лицо, весь мой облик, начиная от волос и заканчивая бантами на туфлях, словно хотел запомнить надолго. Потом привлек меня к себе, нежно поцеловал в губы.

- Я люблю вас, Сюзанна. Помните об этом всегда. И если я не вернусь…

- Нет.

Быстрым движением я мягко зажала ему рот.

- Ни слова больше, господин герцог.

Я тоже наклонилась к нему и тоже припала губами к его губам кратким поцелуем.

- Я буду сильной, Александр. Но не в том, о чем вы меня просили. Я буду верить в ваше возвращение так неистово, что перечеркну любой злой рок. И никто… никто не сможет заронить мне в душу сомнение в этом.

- Так, значит, мы не прощаемся?

- Только на время, дорогой.

- Хорошо. Да хранит Бог вас и наших детей, госпожа герцогиня.

Герцог поцеловал меня в лоб и направился к двери, за которой его уже ждал конвой. Я смотрела мужу вслед, и чем дальше он уходил, тем сильнее мои глаза наполнялись слезами. Я кусала губы, но со слезами справиться не могла, несмотря на мужество, которое Александру клятвенно обещала.

5

Генерал Дебелль увез Александра в Париж на рассвете следующего дня. Тогда же поместье покинули солдаты генерала Брюна. Последний был, конечно, в ярости от факта, что герцог дю Шатлэ ускользнул из его рук, но продолжать препирательства с Дебеллем не мог, поскольку его собственная миссия в Бретани затянулась и его давно ждали в Голландии, на новом месте службы. Брюну следовало сворачивать дела и отправляться на север. Бретань была умиротворена, и вместо Брюна сюда должен был прибыть генерал Бернадотт.

Назначение Бернадотта означало, что в провинции не осталось больше очагов открытого сопротивления и сюда, стало быть, можно присылать из Парижа даже самых одиозных субъектов: новый командующий был известен как экзальтированный республиканец, носящий на правой руке татуировку «Смерть тиранам!». Несколько лет назад, когда он был французским послом в Австрии, австрийцы, разъяренные его вызывающим республиканизмом, который в Вене воспринимался как пляски на костях несчастной Марии Антуанетты, напали на французское посольство, растоптали республиканский триколор и едва не порвали в клочья самого Бернадотта. Теперь Бретани, покоренной и обескровленной, предстояло смириться с его владычеством.

Я наблюдала за отъездом мужа из окна своей спальни. Был очень ранний час. Опустив занавеску, я вернулась в постель, в которой безмятежно спал Филипп Антуан. Вчера, узнав, что мама больше не больна, он прибежал ко мне и всю прошлую ночь, соскучившись, спал со мной, обнимая во сне ручонками. Я села рядом, ласково перебрала его пальчики…

«Мужчина должен быть всегда готов умереть за то, что ему дорого». Эти слова Александра не выходили у меня из головы и наполняли страхом.

За мужа, за Жана, а особенно - за Филиппа. Ему не было еще и трех, было трудно сказать определенно, к чему он имеет склонность, но как-то интуитивно я чувствовала, что в этом моем сыне мало развито стремление к сражениям и армейскому ремеслу. Ну, мне так почему-то казалось, хотя он был в общем-то сильный и ловкий мальчик… Да, вслух он повторял, что хочет быть рыцарем, но в то же время любил рисовать, расцвечивая бумагу ляпами и пятнами, которые в его исполнении выглядели как причудливые и многозначительные картины - радужные картины мира глазами маленького ребенка. Любил он и музыку. Я редко сейчас садилась за клавесин, но если играла, то именно он слушал меня внимательнее всех, притихший и сосредоточенный. Потом залезал на стульчик вместо меня и неумело перебирал клавиши, извлекая из клавесина то один, то другой звук, и с его личика не сходило при этом зачарованное выражение. Интересовался он и арфой, стоявшей в нашем музыкальном салоне, мог подолгу перебирать струны, прислушиваясь к звучанию инструмента.

Я не говорила об этом Александру, потому что в этом военном урагане и некогда было… да и сомневалась я, что муж с радостью воспримет такие известия о своем наследнике. Но сама я иногда задумывалась: какая дорога стелется перед Филиппом? Раньше, при Старом порядке, для дворян был один путь - военный. Не возбранялось облачиться и в сутану, конечно, но ее приберегали для младших сыновей или увечных отпрысков, не способных к военной службе. А сейчас? Может, и хорошо, что нынче все так смешалось, и строгие правила прошлого рушатся в вихре перемен?

- Мама, - пробормотал он во сне. - Ты не уйдешь?

- Нет, конечно. Я здесь. Спи, красавчик ты мой!

Я приласкала его, и он снова уснул. Я некоторое время глядела на него, не шевелясь, дожидаясь, чтобы его сон стал глубоким. Филипп и вправду был красив: длинные ресницы, румянец во всю щеку, рассыпавшиеся по подушке белокурые кудри… Внешне мальчик - вылитый мой отец. Почему же, в придачу к внешности, ему не передался характер деда? Кажется, он вырастет мягким, мечтательным и чувствительным, а это считается вроде как неправильным для мужчины.

Впрочем, не стоило пока мучить себя мыслями об этом. В моем сердце была другая кровоточащая рана - судьба Александра. Рассказ мужа о том, как поступили синие с графом де Фротте, зародил мне в душу мучительные сомнения. Конечно, я понимала, что с герцогом ситуация иная. В его судьбе принимает участие Талейран, а это коренным образом меняет дело. Из личного письма министра я знала, насколько сейчас важно для Бонапарта привлечь к себе любого ценного человека из «бывших», чтобы сшить Францию, разорванную революцией. Так что разбрасываться жизнью герцога нынешние правители страны не будут… если, разумеется, сам герцог не спровоцирует их на это.

А вот в этом я как раз и не была уверена. Александр уехал в Париж взвинченный, оскорбленный. Граф де Фротте был его другом, аристократическая честь требует в подобных случаях отмщения. Да и Кадудаль, насколько мне было известно, не особенно способен на компромиссы. Ведь может случиться так, что Бонапарт, разочаровавшись в переговорах, не сумев превратить врагов в союзников, просто разделается с ними? И Кадудаль, и Александр будут в его руках, под строгим надзором министра полиции Жозефа Фуше, которого роялисты считают исчадием ада. Что может помешать первому консулу расправиться с