Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

— Скажите, доктор, зачем все это? Жертвоприношения… черные мессы?

Не поворачивая головы, Либерман снова перевел взгляд на собеседника. По выражению его глаз комиссар понял, что он доволен тем, что разговор не завершился на личной и печальной ноте.

— Вначале это было противодействие — местной власти, церковным запретам… Хотя психологи считают, что в основе подобных действий лежит стремление освободить свое рвущееся на волю «сверх-Я» и удовлетворить свои подсознательные стремления — путем определенных практик, которые выполняются участниками сборищ в состоянии наркотического опьянения. Все это дает наслаждение, перерастающее в безумие. Что и составляет глубинную сущность всякого чародейства.

А потом уже не остается другого выбора. Начинаешь входить во вкус. Так или иначе, если город хочет что-то получить, он добивается этого любой ценой. А хочет он только одного — крови. В жертвенной крови он черпает силу.

И, больше не глядя на Бертеги, доктор Либерман тихо добавил:

— В этом городе нет ни одного дома, где за несколько сотен лет не исчез хотя бы один ребенок… Вот на чем стоит Лавилль… Понадобятся еще целые столетия, чтобы стереть память о том, что случилось… и еще случится.

Николя Ле Гаррек припарковал свой «мини» примерно в тридцати метрах от главных ворот «Сент-Экзюпери», прямо напротив входа в парк. Автомобиль был слишком приметным — хотя поблизости было несколько других машин той же марки, ни одна из них не была раскрашена в контрастные цвета и не имела фар по бокам. Однако Николя не хотелось брать напрокат другой автомобиль только ради того, чтобы превращать его в наблюдательный пункт, — а именно наблюдением он собирался заняться. Поэтому он лишь припарковался в стороне от лицейских ворот, под раскидистым деревом. Вряд ли кто-нибудь смог бы его заметить среди множества автомобилей, привозивших учеников на занятия.

Он заглушил мотор, полностью поднял немного опущенное стекло, поднял воротник и шарф — в последние дни температура по утрам опускалась все ниже, по мере того как сгущался туман. Обычная история для Лавилль-Сен-Жур…

Это был его второй визит в лицей «Сен-Экзюпери» с момента возвращения — второй за двадцать лет… Во время первого посещения учебного заведения ему сообщили о смерти матери, почти одновременно с этим какой-то ребенок завопил от ужаса, а с ним самим случилось нечто, чего ни разу не было в течение двадцати пяти лет со дня знакомства с Клеанс: любовь с первого взгляда.

Странно, подумал Николя, вновь вспоминая то сильное и необъяснимое влечение, которое сразу почувствовал к Одри, — странно, что пришлось пройти через ворота «Сент-Экзюпери» для того, чтобы перед тобой неожиданно распахнулись двери новой любви…

Был ли он на самом деле влюблен в Одри? Вопрос был совершенно беспредметным. Конечно, ему очень хотелось ее любить. Безумно хотелось. Малейший ее жест вызывал в нем волну желания: ее манера откидывать волосы за спину, скрещивать щиколотки, сжимать губами сигарету… Точно так же ему нравился ее умный, слегка насмешливый взгляд. О да, ему очень хотелось ее любить! Но какая разница? Он знал, что ему это запрещено. Как он ей уже признался, это был не лучший момент — а на самом деле, едва ли не самый худший — для того, чтобы стать мишенью для стрелы Купидона. Он не мог сказать ей больше. «Сейчас не лучший момент…» Тебе может угрожать опасность…

Это была бесконечно грустная истина: много ли найдется в жизни любого мужчины таких женщин, которыми он безумно увлекся уже после первого короткого обмена незначительными фразами, после первой же улыбки? Многим ли женщинам удавалось пробудить в нем мгновенно вспыхивающее желание — не только сексуальное, но и выходящее далеко за его пределы: узнавать, защищать, обладать?

Но, так или иначе, Одри уже была в опасности. Она рассказала ему о последнем разговоре с Антуаном, а также о своих подозрениях относительно его роли в судьбе одного из учеников, Бастиана Моро. И еще… «Я думаю, Антуан следил за моими окнами сегодня вечером…»

Конечно, это мог быть Антуан. И кто угодно другой. Ее бывший муж, например… интересно, почему он решил переехать именно в Лавилль?.. (Она ответила на этот вопрос очень коротко и безапелляционно: «Жос — последний человек на свете, о котором мне сейчас хочется говорить».) Это мог быть сосед, живущий в том же доме… да вообще кто угодно.

Или нет.

А впрочем, даже если бы речь шла только об Антуане, разве от этого опасность становилась меньше? Какую роль играл Антуан в происходящем? А Клеанс? «Ее фирма „Гектикон“ покрывает какие-то махинации ее мужа. Она оплатила учебу Бастиана Моро и дом для его родителей… Почему — не понимаю…» Так же как и Одри, Николя этого не понимал (или в очередной раз пытался не замечать очевидного?). Был ли Бастиан Моро тем самым ребенком, о котором ему говорила астролог Сюзи Блэр? Которого она сама пыталась отыскать?

Он посмотрел на часы. Было около восьми утра. Если Бастиан Моро пришел раньше, значит, он его пропустил. Николя приехал не затем, чтобы поговорить с Бастианом — еще не хватало рассказывать мальчику все эти абсолютно неправдоподобные вещи! — он просто хотел увидеть этого мальчика. Рассмотреть его как можно лучше. По крайней мере, убедиться, что он способен его узнать. Хотя был в этом совсем не уверен. Во время конференции все произошло так быстро: крик, телефонный звонок…

Он переключил внимание на ограду лицея. Она выглядела столь же внушительной, как и парковая ограда, что высилась напротив нее, и была украшена множеством позолоченных завитков в старинном барочном стиле. Пестрая масса учеников, их родителей и шоферов, текущая вдоль ограды лицея, уже начинала редеть. Воспоминания о прошлом понемногу вытеснили совсем недавние — о минувшей ночи. Ничего не изменилось, подумал Николя, разве что ученики теперь не носят форму английского образца, которую приходилось носить ему и прочим во времена предшественника Антуана.

Николя как будто разом окунулся в прошлое. Увидел самого себя, уже старшеклассником, нехотя плетущимся на занятия… Хотя нет, он тогда приезжал в лицей на велосипеде, поскольку не хотел идти вместе с матерью: в те времена она работала в лицее, и ее присутствие лишний раз напоминало, что только благодаря ей его туда зачислили. Его утешало лишь то, что на перемене он снова встретится со всей своей компанией — с Chowder Society и особенно с Клеанс, носившей форму с самоуверенной, отстраненной небрежностью девушки, которая сменила платье от известного кутюрье на лицейское одеяние только на время занятий. Клеанс и ее великолепное тело, все состоявшее из трепетных изгибов, ее горделивая манера держаться… Все в ней говорило о будущем завоевательницы — масштаба голливудской звезды, принцессы Монако, жены французского посла в Соединенных Штатах… но уж никак не о будущем жены директора лицея из Лавилль-Сен-Жур…

Мало-помалу лицейская ограда словно растворялась перед его глазами, уступая место отдельным картинам из прошлого: Антуан, бегущий по стадиону, далеко впереди остальных, с победоносной улыбкой на губах, одержимый стремлением к успеху — наследственная черта… до тех пор, пока его отец не решил сдаться… Флориана, уже тогда сухая как щепка, на какой-то вечеринке, преувеличенно заметно хлопающая ресницами всякий раз, когда встречается с ним взглядом, и встряхивающая волосами с видом маленькой девочки… Жиль Камерлен, трясущийся, словно в лихорадке, на одном из спиритических сеансов, после того как попробовал зелье, состряпанное для всех Флоранс Нобле, — и произносящий совершенно не своим, гортанным и гулким голосом, словно идущим из ниоткуда, непонятные слова, о которых Клеанс с холодной уверенностью говорит: «Это язык силы. „Перевернутая“ латынь».