Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Жан-Пьеру Ботти, художнику великого таланта и хорошему человеку, которого нам не хватает

Все началось с того дня, когда Жюль попал под машину. Это был прекрасный апрельский день, один из тех, которые вызывают у вас радостное удивление и напоминают, что летние каникулы уже совсем близко.

За несколько дней до трагедии Каролина Моро встретила своего сына Бастиана по возвращении из школы тартинкой с шоколадной пастой «Нутелла» и указала на новую картину, стоящую на мольберте посреди кухни.

— Что ты о ней думаешь, сокровище мое?

Бастиан не был удивлен. С момента появления на свет его младшего братишки, родившегося полтора года назад, мать работала урывками, чаще во второй половине дня. Бастиан знал, что она училась живописи до того, как забеременела. («Ах, наши золотые денечки в Академии художеств!» — любила она говорить, болтая со своей приятельницей Ольгой, с которой вместе училась; они часто вспоминали те времена, и Бастиану нравилось слушать искренний теплый смех матери, когда Ольга приходила к ним в гости.)

Бросив в угол портфель и взяв тартинку, он несколько минут молча разглядывал абстрактную композицию в фиолетово-желтых тонах: пятно с мягкими зыбкими очертаниями — «фирменный стиль» Каролины Моро (который, по правде говоря, казался ее сыну весьма странным). После некоторого колебания — поскольку он не хотел ее раздражать и в то же время понимал, что его реакция выглядит неоднозначной, — Бастиан вместо ответа задал вопрос, который вертелся у него на языке вот уже несколько месяцев:

— Почему ты не рисуешь кошек, или рыб, или людей?.. Как все остальные?

Каролина, стоявшая сбоку от мольберта, чуть отступила, чтобы лучше разглядеть свое произведение, и улыбнулась с тем особенным выражением лица, которое Бастиан хорошо знал: словно она была одновременно и здесь, и в каком-то другом месте, где хранила тайны, известные только ей одной.

— Но я именно это и рисую: кошек, и рыб, и людей… Просто мои картины — как облака: ты видишь в них то, что хочешь видеть…

Как облака: ты видишь то, что хочешь видеть…

Эта фраза поразила Бастиана. Он долго всматривался в картину и вдруг различил в неотчетливом пятне крону дерева. К ветке дерева, кажется, были подвешены качели — или просто автомобильная шина… Они словно ждали, когда какой-нибудь ребенок придет покачаться.

— Ты что-то различаешь? — спросила мать.

Он обернулся к ней. Его лицо сияло.

— Да! Я увидел…

— Ш-ш-ш, — остановила она сына. — Не надо мне говорить. Пусть это будет только твое.

И вышла из кухни, оставив Бастиана в полном восхищении от внезапно открывшейся ему магической истины: в каждой картине его матери таится другая картина, которую зритель создает сам, на нее глядя. Это открытие вызвало у него восторг — он чувствовал себя так, словно в течение нескольких минут вырос, повзрослел. Стал на пару лет старше и, соответственно, умнее. Для девятилетнего два года — это не пустяки.

И после, когда все картины будут сожжены и все исчезнет, он всегда будет вспоминать это мгновение со слезами на глазах и с комом в горле — последнее яркое воспоминание из того времени, когда их жизнь еще была нормальной.

* * *

В воскресенье, наступившее спустя несколько дней после этого открытия, Каролина Моро заглянула в комнату сына вскоре после завтрака.

— Не хочешь прогуляться? Солнце просто роскошное!

Предложение матери удивило Бастиана. Иногда по воскресеньям он катался на роликах вместе с отцом, но после рождения Жюля такие случаи стали редкими: пользуясь тем, что муж дома, Каролина Моро доверяла ему малыша, чтобы самой уединиться со своими холстами, кистями и красками на кухне. Поэтому большую часть времени Бастиан проводил в компании Патоша[1], своего соседа и ровесника, официально удостоенного титула «лучшего друга». Они играли в «Риск», в магические карты или, если погода позволяла, в пинг-понг в маленьком сквере возле аккуратного белого жилого комплекса «Тенистые кроны», где и жили на разных этажах.

Но в это воскресенье Патош куда-то уехал с матерью (что было из ряда вон выходящим событием, поскольку «мадам Патош» целыми днями, не снимая допотопного розового халата, просиживала перед телевизором), а Даниэль Моро уехал на медицинскую конференцию, куда-то к черту на кулички, чтобы привлечь внимание коллег к новым антидепрессантам, недавно выпущенным одной фармацевтической компанией. Поэтому Бастиан, несмотря на прекрасный день, чувствовал себя покинутым, сидя в своей комнате наедине с магическими картами, телевизором и игровой приставкой.

Он еще не успел ответить, когда Каролина добавила еще одну ложку меда:

— Можешь заодно опробовать новые ролики, которые отец тебе купил…

Всего несколько минут спустя он уже наслаждался скольжением на новых роликовых коньках, чистых и сверкающих, по гладкому асфальту. Следом за ним мать катила Жюля в новой «спортивной» прогулочной коляске, приобретенной одновременно с коньками. («Теперь мы сможем брать его с собой, когда пойдем кататься на набережную по воскресеньям», — объяснил отец.)

По дороге Бастиан успел продемонстрировать несколько стилей катания, объехать вокруг матери и Жюля — тот возбужденно двигал ногами, очевидно, подражая движениям брата, — упасть, подняться и возобновить свои маневры, чтобы произвести впечатление на мать, а заодно и на идущих навстречу прохожих.

Недалеко от входа в парк Бютт-Шомон они по просьбе Бастиана остановились возле бело-розовой кондитерской палатки и купили блинчиков, мороженого и сахарной ваты.

Продавец, весь в белом, подмигнул Бастиану.

— До чего хорошенькая у тебя мама! Такую нечасто встретишь, а?

Бастиан промолчал. Он знал, что в таких словах всегда кроется нечто большее, чем просто комплимент. И конечно, он знал, что его мать красива, — не только потому, что сам так считал, как любой ребенок, но и потому, что постоянно слышал вокруг: «Какая твоя мама красивая!..», «О, Каролина просто красавица!..»

— А знаешь, на кого она похожа? — продолжал продавец, протягивая ему кулек. — На одну актрису. Вам ведь это уже говорили, мадам?

Бастиан взял кулек и взглянул на мать. Та покраснела и начала отыскивать в сумочке кошелек.

И вдруг кто-то закричал:

— Эй, ты куда?! Эй!

Бастиан и его мать одновременно обернулись и увидели, что Жюль, выбравшись из коляски, ползет, почти скользит, как ящерица. В сторону шоссе.