Тайны Третьего Рейха. Культура на службе вермахта - Олег Пленков

Некритическая вера немцев в слухи распространялась и на рассказы фронтовиков, которые, чтобы показать себя героями, описывали невероятные трудности и лишения. Геббельс в дневниках отмечал: Гитлер как-то доверительно сказал ему, что полная картина зимней кампании вермахта невыносима для народа, что все уходит из-под контроля, что приближается катастрофа. Минпроп пытался смягчить впечатление от ужасной зимы. Так, во фронтовой газете «Армейские вести» была напечатана статья «Как писать письма», в которой говорилось, что при написании писем домой фронтовики должны отличать «случайные впечатления» от того, что должны знать на родине: кто жалуется и ноет — тот не солдат. Жаловаться можно своим товарищам, а в тылу должны знать о твердой решимости всех солдат бороться до победы. Как ни странно, эта мера привела к результату — СД передавала, что с февраля 1942 г. тон писем фронтовиков сменился к лучшему. СД также передавала, что улучшение тона писем в феврале — марте 1942 г. было связано с ослаблением морозов, с прибытием пополнения, с медленным, но постоянным улучшением снабжения и обустройства солдат на новых местах. В мае 1942 г. Геббельс писал, что война на Востоке не имеет гордых имперских целей, «это война за продовольствие, война за накрытый к завтраку, обеду и ужину стол, война за сырье, за уголь и железную руду. В конечном счете, эта война ведется за достойное человеческое существование немецкой нации».

Вследствие односторонней пропаганды и отсутствия объективной информации возрастало значение слухов. Любую информацию стали воспринимать как имеющую идеологическую подоплеку, поэтому несмотря на большое напряжение на Восточном фронте, в разгар войны немцы утратили интерес к мировоззренческим вопросам, и пропаганда оказалась не в состоянии это преодолеть. СД передавала, что немцы находили противоречия с предшествующими пропагандистскими ориентирами, например, с девизом о «присоединении немецких земель» (на самом деле, к Германии присоединили и ненемецкие земли); в страну, вопреки «расовому учению» и пропагандистским обещаниям, прибыло множество иностранных рабочих. В марте 1942 г. СД доносила: немцы начали осознавать, что «новый порядок» в Европе — это проявление обычного империализма и захватнических планов. Информаторы СД из Лейпцига сообщали, что «гитлеровское мышление категориями больших пространств многим немцам чуждо». Также лейпцигский отдел СД передавал, что в начале 1942 г. на пропагандистских митингах под девизом «Все для победы» была крайне низкая посещаемость. С другой стороны, в начале 1942 г. бесспорным пропагандистским достижением на имперском уровне стал торжественный государственный акт похорон погибшего в авиакатастрофе Фрица Тодта; на церемонии выступил Гитлер, его речь (16 февраля 1942 г.) транслировали по радио и она вызвала у слушателей глубокое впечатление.

Пропаганда Москвы была слишком прямолинейной: например, после английской бомбежки Эссена и Кёльна радио Москвы призывало немецких рабочих к побегу из ставших опасными городов в деревню. При этом оставалось неясным, на что будут жить люди, которые бросят работу, к тому же самовольный уход с работы был запрещен. Кроме того, радио Москвы призывало немецких рабочих к саботажу и к свержению Гитлера. Такая неуклюжая позиция проигрывала по сравнению с английской пропагандой, психологически более точной и выверенной.

5 июня Геббельс инструктировал своих подчиненных: «Никакого антисоциализма, никакого возвращения царизма; не говорить о расчленении русского государства; агитировать против Сталина и его еврейских приспешников; земля — крестьянам, но колхозы пока сохранить, чтобы спасти урожай. Резко обвинять большевизм, разоблачать его неудачи во всех областях. В остальном ориентироваться на ход событий». Средства массовой пропаганды оккупантов внушали жителям Советского Союза, что Гитлер и его соратники не могли спокойно смотреть на варварство Сталина и коммунистов по отношению к собственному народу. Пропаганда также уверяла, что успехи вермахта неизбежны не только потому, что он является сильнейшей в мире армией, но и потому, что Красная армия не хочет и не может воевать за интересы англо-американских капиталистов и ВКП(б). В июне 1941г. Геббельс записал в дневнике: «Мы работаем на Россию тремя радиостанциями. Тенденция первой — троцкистская, второй — сепаратистская и третьей — русская националистическая. Все три — решительно выступают против сталинского режима… Около 50 млн. листовок для Красной армии уже распечатано, разослано и будет разбросано нашей авиацией… В Москве нам приписывают то, что мы будто бы снова хотим ввести царизм. Этой лжи мы очень быстро отрубим голову». Первая радиостанция называлась «Старая гвардия Ленина»; в передачах она часто приводила выдержки из знаменитого ленинского «Письма к съезду». В работе радиостанций принимали участие известные в СССР люди. Среди них были Эрнст Торглер[53] и Карл Альбрехт (оба — бывшие коммунисты); Карл Альбрехт в 30-е гг. возглавлял наркомат лесной промышленности СССР, был репрессирован, но бежал и сумел перебраться в Германию; опубликовал книгу «В подвалах ГПУ».

С другой стороны, слишком упрощая положение дел в СССР, Геббельс сам попал в тяжелое положение — так, к середине 1942 г. он признал, что тезис нацистской пропаганды о том, что комиссары кнутами гонят красноармейцев в бой, стал казаться слишком примитивным. Наоборот, среди немцев стало распространяться убеждение, что советские солдаты уверены в правоте большевизма и вполне искренне и самоотверженно за него борются. В августе 1942 г. СД передавала, что отношение к СССР очень изменилось и возникло много вопросов о том, как немцев информировали о Советском Союзе. Если в СССР анархия и развал, откуда берутся все новые силы и новые военные материалы? Пропагандисты описывали советских людей как полуживотных, а многие рабочие с нагрудным знаком «Ост» выказывали необыкновенно высокий интеллект, образованность и смекалку. Со временем число контактов с рабочими и военнопленными из СССР росло, и немецкие шахтеры обменивались с ними впечатлениями об условиях работы; часто сравнение было не в пользу Германии, что очень беспокоило Геббельса. Это и понятно — таким образом враг принимал для народа человеческий облик. Среди русских военнопленных попадались высокие сильные блондины (это имело значение для воспитанных расистской пропагандой немцев), выказывавшие мужество и, как рассказывали фронтовики, невероятные бойцовские качества и неприхотливость.

Перед сложнейшей задачей оказался Минпроп в период Сталинградского сражения и после него. Геббельсовская пропагандистская машина начала разрабатывать тему Сталинграда и катастрофу немецкой 6-й армии с 23 января 1943 г., когда на первый план в пропаганде стали выступать темы жертвенности и решительности немецких солдат на фронте. Геббельс использовал катастрофу Сталинграда в целях «укрепления сил нашего народа». Он говорил: «каждая деталь героической эпопеи борьбы 6-й армии должна войти в историю». О сдаче в плен Паулюса Геббельс распорядился вообще не упоминать; официально окружение армии было признано в сводке вермахта только через 8 недель — 16 января 1943 г. В сводке говорилось: «В районе Сталинграда наши войска уже несколько недель ведут оборонительные бои против наступающего со всех сторон противника». Это выражение «со всех сторон» и стало эвфемизмом для военного термина «окружение».