Уравнение со всеми известными - Наталья Нестерова

— Ладно. В далекой стране Японии, — Дарья настроилась на заунывный повествовательный тон, — где все люди делились по группам крови и всех младенцев, как только они рождались, прокалывали специальной иглой, чтобы узнать их группу крови, в этой стране появился мальчик, у которого не могли определить группу крови. Его прокалывали много раз, и каждый раз у него оказывалась другая группа. Никто не хотел брать себе этого мальчика — ни первая группа, ни вторая, ни третья, ни четвертая. Тогда жрецы отнесли его в горы и бросили там во льдах. Но он не погиб, потому что его подобрала волчица.

— Как Маугли? — спросил Кирилл.

— Да, как Маугли, не перебивай. Значит, что? Значит, прошли годы, мальчик вырос, стал большим и красивым, как Мел Гибсон. Он умел разговаривать со всеми животными, но испытывал непонятную тягу. Это была тяга к людям. Он не мог прийти к людям, потому что не знал свою группу крови.

— А откуда он знал, что надо знать свою группу крови?

— Если ты меня будешь перебивать, я не буду рассказывать.

— Не буду, рассказывай дальше.

— Он страдал, томился, — Дарья почти пела, она тянула окончания слов, придумывая продолжение истории, — его тело, его разум охватывали какие-то чувства…

Кирилл хотел попросить, чтобы она пропустила про чувства, но сдержался.

— И однажды в горах он встретил девочку в красном берете, в таком, как у тети Веры. Он бросился к ней, но она остановила его жестом изящной руки. “Не подходи ко мне, — сказала девочка. — Я отверженная, я не такая, как все. Я не знаю своей группы крови!” — “Я тоже не знаю своей! — воскликнул мальчик. — Что же нам делать?”

Кириллу больше всего нравился вариант, когда они шли сражаться, уравнивать людей в правах, а потом становились королем и королевой.

— Оружие, — подсказал он, — какое у них было оружие?

— “Мы должны принести в мир справедливость”, — сказал мальчик. — Даша пошла на поводу у брата, хотя ей больше нравилось сочинять про любовь. — С мечами в руках они спустились с гор. Они прошли всю огромную страну Японию, несколько лет скакали на лошадях, плыли по рекам на каравеллах — и везде уничтожали аппараты для определения группы крови. Они стали героями, народ складывал в их честь песни, детям разрешали не ходить в школу, когда они появлялись в городе. Девочка, в длинном бархатном платье, с вуалью на красивом лице, верхом, то есть сбоку на лошади, въезжала в селение. А рядом мальчик, жестокий, но справедливый, со шрамами на мужественном теле. И они, и они, — сбилась Даша, — и они стали царствовать на долгие годы.

— Хорошо! — одобрил Кирилл. Он поерзал, устраиваясь поудобнее под боком у сестры, и спросил, уже засыпая: — Даша, а ты меня никогда не бросишь?

— Ты что, дурак? Никогда. Только ты не бери больше мои фломастеры.

— Не буду, — пообещал Кирилл.

Днем они жестоко подрались, потому что он влез в ее стол и взял цветные карандаши.

Анна потребовала очередную упаковку лекарства. Старшая сестра, Мария Степановна, истерзавшись сомнениями и страхами, пришла к Косте и повинилась. Он призвал все свое самообладание, чтобы не обругать эту старую дуру. Хорошо, хоть сказала, могла и промолчать. Он выписал рецепт — теперь претензий к Марии Степановне быть не могло. И заговорил тоном доброго дядюшки:

— Я много слышал о вас, Мария Степановна. И то, что вы начинали санитаркой на войне, прямо из детского сада пошли, что ли? — грубо польстил он. — И то, что в Средней Азии с чумой боролись и потом до старшей сестры в самой жуткой московской больнице дослужились. Вообще я считаю, что старшая сестра — это главнейшая должность в клинике. Помяните мое слово, авось доживем мы с вами и увидим, как на вашу ставку еще не каждого выпускника института возьмут.

На Марию Степановну, действительно заслуженного человека и прекрасного работника, вылилась бочка меда. Она ее заслужила, но ведь обычно не все заслуженное человек получает сполна. А услышать из уст самого Константина Владимировича! Да с ним каждый в клинике за три метра раскланивается!

— Мария Степановна! — говорил Колесов. — Мы с вами сейчас два человека в некотором роде совершенно исключительных. Мы обладаем информацией, которую не следует знать остальным. Конечно, мы можем проболтаться и по пьянке сказать, что Самойлова пила такие таблетки, что она наркоманка, похоронить ее и при этом, заметьте, не покривить душой.

— Не знаю, как вы, Константин Владимирович, — Мария Степановна вдруг подумала, что этот доктор ей в сыновья годится, выискался сопляк с дипломом, — вы, конечно, образованный, но от меня слова лишнего никто не услышит. Такие девки, как Анна Сергеевна, они в войну в деревне, да и на передовой — что там говорить, не поймете, страну спасли.

Костя облегченно вздохнул. Внутренне. Марии Степановне нужно было оставлять первенство в благородстве душевных порывов. Он вынул из коробочки блистеры с капсулами, внимательно рассматривал их.

— Мария Степановна, не припомню, есть другое лекарство в похожей упаковке? Надо заменить.

— Да вы что, доктор? — возмутилась Мария Степановна. — Список “С” — нет ничего похожего, и цвет, и маркировка, не аспирин, поди.

— И все-таки надо что-то придумать. Мария Степановна, ваши предложения?

Как два шпиона в подполье, они обсуждали задачу подмены лекарства. Мария Степановна убедилась в полнейшей никчемности и некомпетентности доктора Колесова. Забрала лекарство и ушла в свою каморку. В дверь ее кабинета тарабанили старшие сестры отделений, визжала под дверью кастелянша, требовала ключи от склада — в хирургическом белье кончилось. Подождут. Мария Степановна не отзывалась. Она химичила. Испортила два блистера — ничего, Колесов другой рецепт выпишет. Наконец получилось, не отличишь. Вместо наркотика в капсулах покоились витамины. Ведь простая русская баба, а могла бы стать миллионером на почве наркотического производства.

Доктор Колесов благодарил, чуть не плакал. Да чего там? Что ж мы, женщины, разве не понимаем, когда надо? Мы бесимся только с жиру, а когда испытания, мы молодцом. Может, поэтому, думала Мария Степановна, поднимаясь к себе, у нас и вечные испытания? И чего это у них в хирургическом белье кончилось? Два аппендицита, один под себя, старенький, ходит. Уж не ворует ли кастелянша? Губы чуть не сажей черной красит — определенно ворует. Ну, я сейчас ей, голубушке, проверку на сраные пеленки-то и устрою!

С лица Кости исчезла гримаса придурковатой восторженности. Мария Степановна не проболтается. Саша сейчас везет лекарство Анне. Профессиональный крах. Дети, пеленки, сю-сю, гу-гу — полный идиот! Проморгал Ирину, Анну, за его спиной выдавали лекарства, которых вообще не должно быть в этой клинике, а он заказал. Зачем? Фанаберия, знаниями захотелось блеснуть. У Анны память отличная — вспомнила, потребовала. А он, идиот, поверил — потрясающая реакция на феназепам. Хрен собачий, а не феназепам — Костя изо всех сил стукнул кулаками по столу.