Чужак в стране чужой - Роберт Хайнлайн

Но он совсем не спешил. «Спешка» гроканью не поддавалась. Выбор нужного времени – это он понимал, и очень хорошо, но – исключительно в марсианском смысле; нужное время наступает только после выжидания. Майк успел уже заметить, что люди лишены полного понимания времени, а потому ждут зачастую быстрее, чем мог бы позволить себе марсианин. Он не принимал этого близко к сердцу и, чтобы приноровиться к земным своим братьям, научился ждать быстрее – местами это выходило у Майка настолько удачно, что посторонний наблюдатель мог бы посчитать его за непоседливого торопыгу. Однако такой вывод был бы ошибочен: Майк просто приспосабливал свое выжидание, проявляя нежную заботу о братьях по воде. Эдикт Джилл – не отвечать на братские предложения, исходящие от женщин, – он принял без малейшего сопротивления, но – только как ожидание; возможно, лет через сто наступит лучший момент. Через сто не через сто, но сейчас – не время, ведь брат Джилл говорит правильно.

Предложение Джилл отдать снимок Дюку тоже не вызвало никаких возражений. Майк и сам бы так сделал – он успел уже познакомиться с достопримечательной коллекцией своего брата по воде. Не очень, правда, грокалось, почему тот сказал: «Ты на эту, вот на эту посмотри. Морда, конечно же, так себе, но зато ножки – ну, братец ты мой!» «Братец» – это понятно, нормальное, хорошее обращение, но при чем тут ноги? Ноги – они у всех ноги, ну разве что у марсиан их три, а у здешних земных – только две (что совсем не делает их калеками, потому что люди двуногие, напомнил себе Майк).

Если говорить о лицах, самое красивое лицо, конечно же, у Джубала – свое лицо, не похожее ни на одно другое. А эти люди женского пола из Дюковой коллекции – у них же вообще почти нет лиц. У всех молодых женщин одно и то же лицо – и разве может быть иначе?

К лицу Джилл это не относилось, ведь она была и первой женщиной, какую Майк увидел, и первым его женским братом по воде; он знал наперечет все поры на ее носу, все едва-едва намечающиеся морщинки в уголках ее глаз, знал и возносил им радостную хвалу. Джилл – это Джилл, случай особый, но вот понять по лицу, которая тут Энн, которая Доркас, а которая Мириам, было совершенно невозможно – первое, естественно, время. Тогда Майк различал этих девушек по размерам и окраске – и, конечно же, по голосу, ведь одинаковых голосов не бывает. Ну а в те крайне редкие, но все же случавшиеся моменты, когда все они молчали, очень помогало, что Энн такая крупная, Доркас – такая маленькая, а Мириам побольше Доркас, но заметно миниатюрнее, чем Энн, к тому же ее не спутаешь ни с кем другим – даже если Доркас и Энн отсутствуют – из-за «рыжих» волос; кстати сказать, другие вещи почти такого же цвета нельзя почему-то называть рыжими, они или красновато-коричневые, или темно-оранжевые.

Такое особенное значение слова «рыжий» Майка нисколько не смущало, он уже знал, еще до того, как попал на Землю, что почти на каждое понятие английский язык имеет несколько слов, а почти каждое слово имеет несколько значений. К такому постепенно привыкаешь, примерно так же, как и к одинаковости женских лиц… а потом, после ожидания, вдруг оказывается, что они совсем и не одинаковые. Теперь Майк мог представить себе лицо Энн с такой же легкостью, как и лицо Джилл. В сущности, ведь даже яйцо обладает своим неповторимым «я», отличается от всех остальных яиц – и прошлых, и теперешних, и будущих; вот и каждая девушка имеет – потенциально – свое лицо, сколь бы ни были малы различия между ними сейчас.

Майк отдал снимок и был очень рад радости Дюка. Сам он не лишал себя ровно ничего, ведь это настолько просто – мысленно вызвать перед собой изображение, даже лицо, словно излучающее какую-то непонятную, прекрасную муку. Выслушав благодарность Дюка, он вернулся к своей почте.

Джубала лавина корреспонденции раздражала, а Майк ею буквально наслаждался, всей без разбора, от рекламных проспектов страховых компаний до брачных предложений. Прочувствовав за время поездки во Дворец огромность и бесконечное разнообразие земного мира, недавний марсианин твердо решил грокнуть его во всей полноте. На это уйдут века, придется еще расти, расти и расти, но отсюда отнюдь не следовало, что нужно суетиться и спешить, – он грокал полную тождественность вечности и вечно переменчивого, прекрасного сейчас.

Прежняя мысль перечитать «Британскую энциклопедию» была оставлена – почта приносила несравненно более яркие образы этого мира. Майк читал письма, что мог – грокал по ходу дела, а остальное откладывал в память как материал для долгих ночных размышлений. Он чувствовал, что начинает уже грокать «бизнес», «покупку», «продажу» и прочие совершенно не марсианские виды деятельности, – в этом отношении «энциклопедия» просветила его очень мало, неявно предполагая (как он сейчас грокнул) наличие у читателя предварительного знакомства с предметом. У него такого знакомства не было совсем.

Господин генеральный секретарь Джозеф Эджертон Дуглас прислал ему пакет, содержавший чековую книжку и еще какие-то бумажки, после чего брат Джубал потратил битый час на попытки объяснить, что такое деньги и с чем их едят. Майк так ничего и не понял, хотя Джубал и показал ему, как выписывать чек, выдал ему взамен чека бумажки («деньги») и научил их считать.

Но затем наступило до дрожи ослепительное озарение, и он грокнул деньги. Эти бумажки с красивыми картинками и яркими медальонами – совсем не «деньги», они – только символ идеи, охватившей и объединившей весь этот народ, весь этот мир. Но бумажки, предметы – не деньги, ровно так же, как вода, используемая в водяном ритуале, – не взращивание близости. Эти красивые картинки так же не обязательны для денег, как вода – для ритуала. Деньги – идея не менее абстрактная, чем мысли Стариков, деньги – структурированный символ, чье предназначение – уравновешивать, исцелять и сближать.

Величественная красота денег ошеломляла и завораживала.

Обмен символов, их сходящиеся и расходящиеся потоки чем-то напоминали игры, побуждающие детенышей вразумляться и взрослеть, они были прекрасны и в малом, но по-настоящему поражала всеохватность этого процесса, отражавшего весь мир в одной-единственной, взаимосвязанной и символической конструкции. Создать такую красоту могли только воистину старые Старики; Майк смиренно ждал, когда же ему будет дозволено встретиться с кем-нибудь из них.

По совету (скорее – настоянию) Джубала он начал тратить деньги – с робким нетерпением юной, неопытной девушки, впервые приведенной к брачному ложу. Джубал предложил Майку «купить друзьям подарки»; выделенная в помощь ему Джилл начала с установления жестких рамок: один подарок на душу населения, максимальная величина общих расходов – что-то чуть поменьше общей суммы на банковском счете, деленной на тройку наполненную, – Майк намеревался было истратить все до гроша.

Тратить деньги оказалось очень трудно, ведь существовало такое множество вещей, восхитительных и непостижимых. Просматривая каталоги «Маршалл Филдс» и с Гиндзы, из Бомбея и Копенгагена, Майк задыхался от несметности хранящихся на их страницах сокровищ. Даже скромный каталог «Сирса и Монтгомери» оказался свыше его сил.

– Нет, – мягко вмешалась Джилл, – Дюку не нужен трактор.

– Но ведь Дюк любит тракторы.