Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

– Не, ковров более не надоть, – отмахивался он. – Солить их штоле? К тому же они у тебя пулями траченны. Не буду брать!

– Ну-ка покажи, любезный, свой товар? – попросил у солдата случившийся рядом Студитский.

Тот охотно отвернул край своей добычи, и в глаза доктора бросился очень редко встречавшийся у местных мастеров орнамент.

– Сколько желаешь получить за него? – заинтересовался врач.

– Пятнадцать рублев, – буркнул нынешний хозяин раритета, памятуя, что за бутылку водки торговцы дерут аж десять целковых, а надобно еще и закусить.

– У меня есть только двенадцать, – с сожалением заметил доктор, пересчитав содержимое бумажника.

– Давайте, ваше благородие! – выпалил продавец, бросив в сердцах шапку оземь.

– Обмишулились, Владимир Андреевич! – весело крикнул Федор, все это время краем глаза наблюдавший за совершением сделки. – Я бы вам за пятерку сторговал.

– На то ты и купец, – ухмыльнулся Студитский и велел солдату тащить покупку к своей кибитке.

Будищев вместе с едва державшимся на ногах Майером в это время стоял перед Скобелевым. Белый генерал по очереди крепко обнял и расцеловал обоих. Потом объявил во всеуслышание, что именно они главные герои прошедшего столь успешно штурма, и что за Богом молитва, а за царем служба не пропадает, а потому награда будет вполне соразмерной подвигу. Бедняга гардемарин, которого еще мутило после контузии, едва не расплакался, слушая эту прочувствованную речь. Еще бы, его кумир, светоч в окне, образец для подражания лично наговорил ему любезных и ободряющих фраз, назвал героем и пообещал награду. Господи! Можно ли испытать большее счастье?

Даже Дмитрий, человек от природы циничный и совершенно не склонный к проявлению эмоций, казалось, растрогался и воспринимал славословия в свой адрес если не восторженно, то почти с удовольствием. Впрочем, героев в минувшем штурме было много, и у Михаила Дмитриевича нашлись теплые слова и для пехоты, и для казаков, и уж конечно артиллеристов.

– Поздравляю, – с каким-то странным выражением на лице процедил Костромин, оказавшись рядом с Дмитрием. – Кажется, вы достигли всего, на что рассчитывали?

Приодетый ради победы в парадный мундир интендант совсем не терялся среди блестящих офицеров из свиты Скобелева, тем более что он, очевидно, не всегда был статским, на что ясно указывали мечи, украшавшие орден Святого Станислава в петлице чиновника. Вместе с тем вид у него совсем не праздничный, как если бы доктор Щербак прописал ему пить касторку вместо шампанского.

– В общем, да, – пожал плечами Будищев и добавил со значением в голосе: – Осталось, конечно, пара незаконченных дел, но не слишком важных.

– Вы, верно, про господина Бриллинга? – скривил губы Костромин. – Говорят, выстрел, отправивший его в госпиталь, был сделан настоящим мастером. И какая ирония судьбы, именно вы спасли его от разъяренной текинки!

– Не знаю, на что вы намекаете, – нахмурился прапорщик. – Но я бы даже с такого расстояния не промахнулся. Это первое. Кроме того, в тот момент я находился в компании саперов, которые всегда могут это подтвердить. Это второе.

– Будет и третье? – немного оживился интендант.

– Я одному чинуше уже как-то по роже съездил, – многообещающим тоном сказал начавший заводиться Будищев. – Могу повторить.

– О! Нисколько не сомневаюсь, – презрительно скривился собеседник. – Но, помнится, его превосходительство приказали вам извиниться перед моим сослуживцем? Мне кажется, что сейчас самый подходящий момент.

– А что, он еще здесь?

– Представьте себе, – осклабился чиновник и неожиданно повысил голос: – Господа, герой сегодняшнего штурма мосье Будищев желает сказать несколько слов господину Нехлюдову. Причем публично!

Коллежский асессор и впрямь оказался рядом. Все такой же чистенький и аккуратный, с безупречным пробором на прилизанной шевелюре. На лице его застыла презрительная мина, и только в уголках глаз иногда мелькало выражение, походящее на страх. Впрочем, разве этот мизерабль и выскочка решится устроить скандал в присутствии командующего и его свиты?

– Слушаю вас, – каким-то неестественным и немного жеманным тоном отозвался тот и со злорадством уставился на прапорщика.

Толпящиеся вокруг офицеры стали с интересом оборачиваться в их сторону, тем более что многие были в курсе их взаимоотношений и вердикта Скобелева, и теперь с нетерпением ждали, как этот зарвавшийся моряк выкрутится.

– Господин Нехлюдов! – громко заявил Дмитрий, привлекая к себе еще больше внимания. – Мне искренне жаль, что я так сильно напугал вас! Мне так же очень стыдно, что я поймал вас за руку, когда вы шарили в моих вещах. Но более всего мне прискорбно, что я оскорбил вас своими необдуманными словами, когда пообещал проникнуть в вашу задницу стопкой монет. Но поймите меня правильно, я и подумать не мог, что выпускник училища правоведения[81] может обидеться на подобное предложение. Но теперь я вполне осознал всю глубину своих заблуждений, а потому искренне прошу меня извинить!

Все услышавшие эту речь застыли как громом пораженные, но больше всех конечно же сам Нехлюдов. Чиновник то бледнел, то краснел, потом схватился за грудь, на которой красовался значок в виде колонны с императорского короной наверху и надписью «законъ»[82]. Наконец, он не выдержал повышенного внимания к своей персоне и бросился вон, провожаемый взрывом хохота. Смеялись все. Ржали как лошади драгуны и казаки, громогласно раскатывались артиллеристы, едва не падали с ног от смеха пехотинцы, и даже Костромин, кажется, оценил спич своего недруга и скривил губы в недоброй усмешке.

– Что там происходит? – заинтересовался приступом веселья командующий и послал ординарца выяснить, в чем дело.

– Ничего особенного, ваше превосходительство, – объявил тот, когда вернулся. – Просто прапорщик Будищев перед Нехлюдовым извинился.

– Вот как? – удивился генерал и недоверчиво уставился на своего посланника, обоснованно подозревая, что тот рассказал далеко не всё.

Покинув штаб, Дмитрий отправился в госпиталь. Что ему награды и чины? Что похвала Скобелева или козни Костромина? Он хотел видеть Люсию. Заглянуть ей в глаза, уловить слабый аромат ее кожи, почувствовать прикосновение рук и биение сердца. Раньше с ним такого не случалось, и он, с недоверием прислушиваясь к новым для него ощущениям, старался понять, что же это?