Августовские пушки - Барбара Такман

Не большую тактичность выказывал с самого начала и Людендорф. Несмотря на то что он хорошо знал Гофмана, прожив с ним в Берлине четыре года в одном доме, когда оба они служили в генеральном штабе, он тем не менее передал свои приказы не через штаб 8-й армии, а по телеграфу каждому командиру корпуса по отдельности. Чтобы быть агрессивным, обычно нет нужды предпринимать осознанное усилие; для офицера генерального штаба вполне естественно быть агрессивным. Гофман и Грюнерт почувствовали себя оскорбленными. Прием, который они оказали новому начальству в Мариенбурге, как вспоминал Людендорф, «был далеко не радушный».

Предстояло решить основной вопрос, от которого всецело зависела судьба кампании. Должны ли корпуса Макензена и фон Белова оставаться там, где они находились, в качестве защиты от дальнейшего наступления Ренненкампфа, или им следует передислоцироваться на юг в соответствии с планом Гофмана, чтобы противостоять правому крылу Самсонова? Надежд на разгром армии Самсонова иным способом, кроме как всеми силами 8-й армии, не было. В тот день, 23 августа, корпус Франсуа заканчивал сложный процесс погрузки на пяти различных железнодорожных станциях между Инстербургом и Кенигсбергом и направлялся на южный фронт. Потребуются еще два дня для того, чтобы после многочисленных и сложных железнодорожных маневров прибыть на место, разгрузиться и изготовиться к бою. Дивизия фон Моргена также находилась в пути, но двигалась по другой ветке. Корпуса Макензена и фон Белова пока были остановлены на день. Конная разведка продолжала доносить о «пассивности» армии Ренненкампфа. Ее отделяло от армий Макензена и фон Белова всего каких-нибудь 30–40 миль, и, если их двинуть на юг против другой русской армии, при желании Ренненкампф все еще мог догнать их и ударить с тыла. Гофман считал, что Макензену и фон Белову следует выступить немедленно. Людендорф, покинувший Намюр всего тридцать шесть часов назад и оказавшийся в новой для себя ситуации, колебался: любое решение могло стать фатальным, а за случившееся пришлось бы отвечать ему. Гинденбург, всего сутки назад пребывавший в отставке, полагался на Людендорфа.

С русской же стороны командование испытывало трудности со сроками, в которые клещи должны были одновременно сомкнуться вокруг противника. Препятствий было такое множество, они так переплетались, что военное руководство с самого начала было настроено крайне пессимистически. Командующий Северо-западным фронтом генерал Жилинский, в чьи обязанности входило координировать движение армий Самсонова и Ренненкампфа, не нашел для этого лучшего способа, как непрестанно торопить их. Поскольку Ренненкампф начал первым и первым завязал бой, Жилинский стал засыпать Самсонова приказами поспешить. В то же время Жилинский и сам получал многочисленные телеграммы, которые присылали французы, осаждавшие российское правительство теми же просьбами. Стремясь ослабить нажим немцев на Западном фронте, французы дали указания своему послу «настаивать на необходимости решительного русского наступления во что бы то ни стало на Берлин». Требования о наступлении русских шли от Жоффра в Париж, из Парижа — в Санкт-Петербург, оттуда — в Барановичи, в ставку верховного главнокомандующего, из ставки они направлялись Жилинскому, а тот передавал их генералу Самсонову, чьи войска шаг за шагом упорно продвигались вперед.

Командовавший в русско-японской войне кавалерийской дивизией, Самсонов, человек «простой и добрый», как охарактеризовал его английский офицер связи при 2-й армии, не имел никакого опыта, который подготовил бы его к командованию армией из тринадцати дивизий. Он работал с незнакомым ему штабом и дивизионными командирами. Из-за того, что русская армия была организована не по региональному принципу, призванные из запаса солдаты, число которых в полку достигало иногда двух третей, были незнакомы унтер-офицерам и офицерам. Недостаток офицеров и низкий уровень грамотности солдат, а порой и полное ее отсутствие, нисколько не облегчали доведение приказов до подразделений. Почти такой же была и ситуация со связистами. На телеграфной станции в Варшаве один штабной офицер обнаружил, к своему ужасу, кипу телеграмм, адресованных 2-й армии и не отправленных потому, что с ее штабом не было установлено никакой связи. Офицер собрал их и отправил с посыльным на автомобиле. У штабов корпусов хватило проводов только на то, чтобы установить связь с дивизионными штабами, связь же между соседями и со штабом армии поддерживалась по радио.

Из-за спешки сроки сосредоточения войск были сокращены на четыре дня, и поэтому организация тыловых служб не была закончена. Одному корпусу пришлось поделиться снарядами с другим, чей обоз еще не подошел, нарушив тем самым свои расчеты боеприпасов. Полевые пекарни отсутствовали. Для того чтобы армия могла обеспечивать себя на вражеской территории, требовалось сформировать особые команды для реквизиции продовольствия у населения и высылать их вперед под прикрытием кавалерийского конвоя, но никаких мер для этого принято не было. Одноконные упряжки были плохо пригодны для перевозки по песчаным дорогам тяжелых повозок и орудий. В некоторых случаях требовалось выпрягать лошадей из половины повозок, подпрягая их вторыми к другой половине, а потом, преодолев какое-то расстояние, нужно было опять выпрягать лошадей, возвращаться с ними обратно к застрявшим повозкам и вывозить их. И эту процедуру приходилось повторять снова и снова.

Жилинский 19 августа телеграфировал: «Задержка в наступлении 2-й армии ставит в тяжелое положение 1-ю армию… Поэтому ускорьте наступление 2-й армии и возможно энергичнее развейте ее операции». Это было не так. 19 августа Самсонов пересек границу в соответствии с расписанием, но Жилинский был настолько уверен в его опоздании, что не поверил.

«Армия наступает со времени Вашего приказания безостановочно, делая переходы свыше 20 верст по пескам, посему ускорить не могу», — прислал ответ Самсонов. Он сообщил, что солдаты находятся на марше по 12 часов в день без привалов. «…Требую немедленных и решительных действий», — через три дня приказывал Жилинский. Самсонов отвечал, что из-за «сильного утомления войск» большей скорости передвижения достичь невозможно. «Страна опустошена. Лошади давно без овса. Хлеба нет».

В тот день самсоновский XV корпус под командованием генерала Мартоса вошел в соприкосновение с XX германским корпусом генерала Шольца. Начался бой. Немцы, не получив еще подкреплений, отступили. Углубившись на германскую территорию на 10 миль, генерал Мартос захватил Сольдау и Нейденбург, в котором всего несколько часов назад находился штаб генерала Шольца. Когда казачьи патрули вошли в город, жители начали стрелять по ним из окон. Тогда Мартос приказал обстрелять город из пушек, разрушив большинство зданий на главной площади. «Низкорослый и седой», тем вечером он чувствовал себя весьма неуютно, когда его разместили на постой в доме бургомистра, который был покинут бежавшими хозяевами. Оставленные ими семейные фотографии смотрели с каминной полки на незваного гостя, и обед, приготовленный для бургомистра, генералу Мартосу подавала горничная бургомистра.

Двадцать третьего августа, в тот день, когда Людендорф и Гинденбург прибыли на Восточный фронт, русские VI и XIII корпуса, находящиеся справа от Мартоса, захватили несколько деревень. Генерал Шольц, до сих пор не получивший никакой поддержки, если не считать небольших гарнизонов на Висле у себя за спиной, снова отступил. Игнорируя бездействие Ренненкампфа на севере, Жилинский продолжал засыпать Самсонова приказами. Он сообщал, что немцы поспешно отступают: «Перед Вами противник оставил, по-видимому, лишь незначительные силы… Энергично наступайте… Движение ваше имеет целью наступление навстречу противнику, отступающему перед армией генерала Ренненкампфа с целью пересечь немцам отход к Висле».