Русь измочаленная - Юрий Гаврюченков

Главный шаман ступал, будто каменный. Вокруг него распространялось марево, в котором дрожал свет, такая истекала бешеная энергия. Скуластое пятиугольное лицо с тяжёлыми чертами покрывала прихотливая татуировка и шрамы, сплетавшиеся в единый, но очень сложный узор, несомненно имевший важное значение. Растянутые мочки ушей свисали до плеч. В одну была вставлена курительная трубка, в другую телефонная. Тело покрывала стоящая колом богато расшитая серебром и золотом парчовая мантия.

Щавель немедленно нацелил на него лук.

— Кто вы такие? — оглушительный бас отразился от стен и потолка, ударил в уши. — Я вас не звал. Изыдьте напрочь!

Дружинники попятились — от великой силы слова в речах шамана.

— Держать строй! — скомандовал Щавель, и ратники замерли как вкопанные, объединяющее качество сердца и печени циклопа связало их, как нитка бусины.

Мотвил двинулся, словно набирающая ход речная баржа. Жрецы, не оборачиваясь, расступались перед ним, как волны перед носом судна, настолько была сильна исходившая из шамана энергия.

— Шагнёт с первой ступеньки, стреляйте, — негромко скомандовал Щавель.

— Выбирать каждый свою цель, — приказал Скворец.

— Не, дальше не пройдёт, ударим его огнём, — пробормотал Ёрш, беря на мушку пистоля стоящих рядом жрецов.

Вышитый сапог Мотвила шагнул на ступеньку.

— Бей! — бросил Щавель.

Залп пяти стволов наполнил пространство дымом. Две стрелы улетели в Мотвила, но были отброшены неведомой силой, слегка поранив юношей в белых одеждах. Побросав подсвечники, девственники с визгом кинулись наутёк. Уцелевшие жрецы, рыча, ринулись на дружинников. Замелькали мечи и булавы, выкашивая безоружных фанатиков на бегу. Они полегли как срубленные колосья. Ратники, забрызганные чужой кровью, остались стоять, где стояли.

— Новгородский ОМОН шутить не любит, — сурово сказал Фома.

Однако шаман, набирая скорость, двигался навстречу ратникам, пол сотрясался под его грузной поступью. Огнестрельщики спешно перезаряжали, но было понятно, что не успеют.

— Сдайся, Мотвил, — призвал Щавель, наводя на него наконечник стрелы. — Ты нужен нам живым.

Низкий смех раскатился по храму:

— Ты умрёшь. Сейчас ты умрёшь. Я коренной москвич, а ты деревня. Ощути различие рас, низшее существо!

— Жёлудь, — успел сказать Щавель. — Делай.

Мотвил врезался в строй, как гружёная баржа врезается в скопище рыбачьих лодок. Никто не мог устоять перед ним. Если кто и коснулся его парчового облачения, всё равно отлетел, словно городошная чурка. Ни один меч, ни одна булава не повредили ему. Шаман подлетел к Щавелю и раскрытой ладонью ударил его в грудь. Командир был сбит и заскользил на спине по ковровой дорожке. В ту же секунду игла шприца вонзилась в шею Мотвила. Жёлудь выжал поршень на раз. Мотвил обернулся, отпихнув молодого лучника, и взглянул на него со страхом и недоумением. В парне текла эльфийская кровь, если он сумел так интеллигентно уколоть в спину, а встретить эльфа шаман никак не ждал. Он ощутил исток силы. Глаза Мотвила загорелись. Из них потекла расплавленная смола. Он оглушительно завопил. Волосы колдуна ярко вспыхнули. Он заметался по храму, подобно летучей мыши, которая ищет выход из комнаты и не находит. Наконец, ноги его подкосились, и злокозненный шаман грымнулся об пол.

— Батя! — Жёлудь бросился к отцу, пал на колени, ощупал, ища признаки жизни.

Его отпихнули ратники.

— Командира спасай!

— Отходим! — взял на себя командование Скворец. — Выноси командира!

Началась организационная движуха, Фома вспомнил приказ:

— Шамана берите!

— Добьём? — кинул Коготь, склоняясь над недвижным Мотвилом, опалённым и смердящим горелой плотью и волосом.

— Отставить! Приказ был взять живым.

Коготь махнул своим:

— За руки, за ноги! Взяли пидораса. Пошли-пошли-пошли!

Диверсионный отряд, выполнив боевую задачу, начал отход, вынося два тела. Парень выскочил из осквернённого храма. За валом, возле красной зубчатой стены, застыла ступенчатая твердыня, в которой засела мумия. Порыв гнева толкнул Жёлудя на вершину вала. Парень взлетел туда словно на крыльях и заорал, чувствуя, что Ленин его слышит:

— Я твой мавзолей труба шатал! Я твой рында колокол звонил! Я твой Устав партии топтал! — сам того не помня, Жёлудь изрекал всё, сказанное для понта Филиппом. — Твой Орден мёртв! Отныне Россия богатствами Москвы прирастать будет! — Он натянул тетиву и пустил стрелу с криком: — Йог-Сотот сосёт! Шаб-Ниггурат козёл! Cthulhu fhtagn! Wgah’nagl fhtagn!

Ктулхирующее заклятие вырвалось из груди Жёлудя с настоящим эльфийским прононсом, когда стрела, описав большую дугу, ударилась в стену мавзолея. Внутри, в уютном траурном зале, пустая жёсткая оболочка Ленина со стуком упала на пол.

Щавель открыл глаза.

— Командир очнулся!

Старый лучник задвигался. Дружинники остановились, опустили его на землю.

— Дальше я сам.

Он быстро оклемался. Наваждение как рукой сняло. Что-то у шамана Мотвила кончилось.

Щавель поднялся без посторонней помощи. Осмотрелся:

— Где Жёлудь?

— Вон, догоняет, — указал Скворец на несущегося за ними во весь дух молодого лучника.

Щавель посмотрел на восток, туда, где всходило Солнце.

— Вот и новый день над Нерезиновой, — обронил он, растирая грудь.

Далеко за Москва-рекой, на территории Статора, репрессивный механизм пришёл в движение. Незримый руководитель запустил машину смерти. Со стороны дежурного треножника донёсся протяжный гудок, как будто что-то ржавое тёрлось обо что-то ржавое. Заскрипели огромные обветшалые детали другой машины государственного подавления. Выпустив струю пара, лежащий треножник расправил сочленения и поднялся на лапы, за ним третий и четвёртый, притаившиеся на границе территорий с Орденом Ленина. Боевые треножники зашагали напрямик, переступая через дома, для чего на территории Статора не возводили строений выше двух этажей. Прозрачной молнией ударил почти невидимый луч смерти. Затрещало горящее дерево трёхэтажного барака, рухнула срезанная крыша. Треножник осторожно перешагнул через развалины с прыгающими из окон жильцами и проследовал в направлении Кремля.

— Живой, батя! — Жёлудь был так рад, что чуть обниматься не полез, однако передавшаяся от отца бесстрастность удержала.

— Успел Лелюд. — Щавель посмотрел в глаза сына, который единственный был на совещании и мог понять красоту реализованного замысла. — Не подвёл Сан Иналыч.

Он оглядел настороженно пялившееся в сталинском направлении войско. И произнёс пророчество сталкера-педофила:

— Ленин падёт, Статор придёт, — и добавил: — Все они тут предатели.