Ларец - Елена Чудинова

— Уж на Пермский тракт бы выехали, — проворчала Катя.

Нелли промолчала, трогая свалявшуюся противную косу. Цвет ее вместо золотого казался каким-то темно-русым. Ей хотелось в Пермь, чтобы вымыться в бане, посыпать чистые волоса свежею пудрой.

Отец Модест вытащил из-под лавки топор, которым Катя колола вечером лучину.

— Жаль окна, да придется, — сильные руки священника поигрывали грозным орудием.

— Эге-е-й! Есть кто живой?! — Через набухшую дверь голос прозвучал глухо, как из бочки.

— Есть!!! — нестройно отозвались все разом.

— Потерпите немного, сыщу ло-па-ту! — Кажется, голос все ж был молодым. И то ладно, старику копать дольше.

Судя по тому, что спустя некоторое время что-то твердое начало иногда стукаться в дверь, незнакомец взялся за дело. Немного неловко было рассиживаться сложа руки, покуда чужой человек трудится в одиночку ради их избавления. Однако ничего другого не оставалось. А избавитель, судя по стуку, не давал себе роздыху.

— Не надобно так спешить, мы все благополучны! — крикнул в дверь отец Модест.

— Да уж я скоро! — Голос стал слышней, а случайные удары казались все ниже.

Тем не менее минул еще час.

— Задумали девки пива варить,

Коя хмелю, коя солоду мешок, -

напевал в лад работе голос за дверью, и чем лучше слышна делалась народная песенка, тем ясней становилось, что поющий — человек из общества. -

Наварили девки пива горшок…

Катя в нетерпении толкнула дверь, и на сей раз она чуть подалась, хоть и не распахнулась.

— Пошли девки гостей зазывать,

Коя тетку, коя дядюшку… -

Дверь распахнулась, впуская мороз и яркий свет. На пороге, разрумянившийся до невозможности, вооруженный деревянной лопатою, стоял молодой человек годов девятнадцати. Несколько округлое лицо его казалось привлекательно. — С Новым годом и новым щастием! Осмелюся представиться честной компании — Никита Сирин, студент Московского Университету.

— Гляжу — лошади под навесом томятся, а домок занесен. Где ж хозяева? Никак внутри! — Сирин за обе щеки убирал оленину: только мелькал в руке походный ножик.

В избушке вновь сделалось уютно, быть может потому, что она никого боле насильно не удерживала.

— Откуда изволите следовать, сударь?

— Прямым ходом из Первопрестольной. В Омск либо в Барнаул, сам не знаю покуда.

Нелли, успевшая уже полюбоваться на избушку снаружи, с любопытством обнаружила, что та походит на один сугроб, поставленный на другой. Первый сугроб намело кое-где почти под застреху у стен, второй являла собою крыша. Также обнаружила она, что вновь прибывший едет налегке: каурый его мерин, груженный лишь арчимаками, стоял под крытою коновязью. Неужто без кибитки хочет он добраться до Омска или до Барнаула? Да и что за странность такая, направляться столь далеко, не зная толком, куда именно?

Верно, и отца Модеста это удивило, поскольку он окинул молодого студента продолжительным взглядом, исполненным пристального внимания.

— Вам, верно, удивительно, — засмеялся Сирин. — Еду, как в сказке, туда, не знаю куда, искать то, не знаю что. За Пермью пойду расспрашивать жителей, особливо сельских.

— О чем же? Быть может, и мы можем Вам быть полезны?

— Едва ли, — Сирин скользнул рассеянным взглядом по собеседнику. — Не в обиду будь сказано, сударь, Вы на пейзанина не похожи. Кстати, фамилья Ваша изобличает принадлежность к духовному сословию.

Как еще одну странность отметила Нелли, что, представляясь любезному избавителю из снежного плену, отец Модест упустил свой сан. И теперь на прямой вопрос он словно бы не обратил внимания.

— Премного благодарен, сыт, — Сирин отодвинулся от мясного куска. — Так поспешал, что запамятовал запастись провизией на станции. Положительно, только средь народа сельского, да и то за Пермью подале, могу я рассчитывать набрать кой-каких слухов, для меня, возможно, путеводных. А покуда я тороплюсь. Вы изволите следовать сей час?

— Через час, не ране, нам надобно восполнить запас дров да убрать за собою.

— Тогда прошу покорнейше извинения, — Сирин поднялся. — Быть может, встретимся еще в дороге, коли вы продвигаетесь в Барнаул. Уж кстати, не найдется ль у кого лишнего огнива в награждение за мою работу? Свое я потерял.

— Погодите, сударь, у меня будет, — Нелли пошарила по сюртуку.

— Или не потерял, не хотелось бы зря людей грабить, — студент вывернул меж тем карманы овчинного тулупа. Одно за другим промелькнули в его руках табакерка с эмалевым портретиком, платок, белая аптечная коробочка, верно с пилюлями, еще одна, пустая и помятая, захватанная сафьяновая книжечка для записей, золотая зубочистка, зеркальце. — Нет, потерял-таки, благодарю, юный друг.

— Будем поторапливаться и мы, — произнес отец Модест, когда Сирин скрылся в дверях. Вид его казался озабоченным. — Мы с Вами, Филипп, по дрова…

— Чего это выронил москвитянин-то? — Катя проворно нагнулась. — Ишь ты, олух небрежный. Потом, поди, затужит.

На раскрытой ее ладони лежал странный золотой перстенек, слишком маленькой для мужской руки, а главное, в виде черепа.

— Фу, пакость какая! — сморщилась Параша.

— Неужто женский? — удивилась Нелли.

— Сие кольцо мужское, но на мизинец, — отец Модест обменялся многозначительными взглядами с Роскофом. — Мне и иные признаки сразу показались… Шила в мешке не утаишь.

—Кто-то мне когда-то рассказывал про такой перстень, — задумалась Нелли. — Только не вовсе понятное.

— Даст Бог встретимся еще, так верну, — Катя сунула перстень в кармашек для часов, коих у нее не было.

— Едва ли сей молодой человек за то поблагодарит, — криво усмехнулся отец Модест. — Он вить в кармане его держал, не на виду. Так что и не вздумай.

— А чего мне с ним тогда делать?

— Прибереги покуда до поры. Как знать… — отец Модест казался раздосадован.

— Да что ж это такое? — Нелли вспомнить не смогла и не утерпела. — Что сие гадкое кольцо обозначает?

— Расскажу тебе как-нибудь после, — Роскоф также казался нахмурен.

— И мне! — встряла Катя.

— Да уж конечно всем троим. — Отец Модест вновь поднял топор. — За дела, коли не хотим тут заночевать во второй раз!

Но заночевали уже в Перми, в которую, правда, успели лишь к ночи. Заснеженный по печные трубы город не глядел большим соблазном для любопытства Нелли, несказанно обрадовавшейся единственно белой баньке. Куда как приятно оказалось воротить волосам естественный их цвет, Нелли не стала даже пудриться. Параша на целый день затеяла стирку и раз по пять таскала тяжелые корзины белья полоскать на ближней мойке, а потом развешивала на хрустящем морозе. Катя, под предлогом мужского костюма, от сей работы охотно отговорилась. Однако ж переодеться потом в чистое рада была и она.