Василий Аксенов - одинокий бегун на длинные дистанции - Виктор Есипов

— Но ведь и вас изумила Америка. В 75-м…

— Тогда развеялся мой старый американский миф. «Мальборо кантри», какой Америка казалась прежде, исчезла. Никаких ковбоев и агентов…. Никто за мной не надзирал. После, в Москве, когда я выступал в Союзе писателей, в зале, полном, в том числе, и специалистами по США, Юрий Жуков сказал: «Расскажите, как за вами присматривали». А я в ответ: «Ничего такого я не заметил, никто за мной не ходил». Жуков махнул рукой: «Бросьте. Когда я туда приехал, за мной сразу установили слежку». А я: «Ну, так вы же, товарищ Жуков, депутат Верховного Совета. За вами, наверное, охрана ходила. А я никого не интересовал, кроме моих студентов».

Побег

Тут я предположил, что власти всерьез опасались, что Аксенов не вернется. И припомнил историю, случившуюся с героем романа «Скажи изюм» Максом Огородниковым, который без спросу улетел из Берлина в Париж, а оттуда — в Штаты. И хоть и не ушел «с концами», но ускользнул…

— История из «Изюма» реальна! — вскричал Аксенов. — Все это было. Было со мной. Впрочем, я никуда не хотел убегать. Но они так считали. Летом 1977 года ко мне пришли полковник Карпович и мой куратор Зубков — договариваться, чтобы я не печатал «Ожог». В ответ на отказ от издания романа заверили: «Оставляем вас в покое. Все ваши проекты будут продолжаться». И наврали. Все стало рушиться. Завернули гайки. «Хвост» пустили. О поездках за рубеж и речи не шло. А я вспомнил, что начал оформляться на конференцию в Западный Берлин. И подумал: «Дай-ка попробую». Приехал в Союз писателей. Там такая была Тамара или Нина, я ей часто привозил всякие сувениры. Я: «Тамара, ну как там мой паспорт?» Она: «Ой, а я вам звонить собиралась, паспорточек ваш готов». И дает мне его. «А когда едете, Вася? Я билет закажу». Заказала она билет, и я улетел.

Ни Зубков, ни Карпович об этом не знали. Но вскоре стали искать. Узнали: он в Западном Берлине… И пошло-поехало… Это уже не кока-кола. Консульские работники взялись вывезти меня на Восток, где рвал и метал наш посол в ГДР Абрасимов — страшный человек. Мне говорили: смотрите, Корчной в автокатастрофу попал. Как бы с вами чего не случилось… Генеральный консул кричал по телефону: «Советской власти нужно подчиняться везде!» А я ему: «Перестаньте меня шантажировать, не толкайте на крайний шаг». И он сразу: «Ну что вы, дорогой! Просто Абрасимов хочет поговорить, выпить рюмку по-русски. Как не уважить?».

Тут пастор — глава духовной академии, где проходила конференция, — увез меня к себе и запер. Оттуда я позвонил в Париж и заказал визу… Берлинская журналистка Эльфи отвезла меня в аэропорт, и я смотался! Из Западного Берлина — в Париж! Оборвал когти, обрубил хвост. А в Париже играла «Таганка», и я пошел на «Гамлета». Встретил там Веню Смехова, а он говорит: «Нас известили, что ты остался на Западе». Торжественно ведет меня в зал и сажает рядом с Максимовым — главным редактором «Континента»… Кошмар. Это было потрясающе. Я никогда не мог себе представить, что стану героем настоящего прифронтового берлинского романа. Точно такое же ощущение загнанности. Идешь по аэропорту Темпльхофф и думаешь: вот сейчас подскочат, кольнут в жопу зонтиком и потащат…

А вернулся я просто. Прилетел. Пошел в Союз писателей. Там конференция. И мой куратор Зубков. Он чуть не грохнулся в обморок. Кричит: «Василий Павлович, вернулся! Дорогой! Вернулся!» Счастлив был человек…

Право на остров

Корсика, Свияжск, Манхэттен (Мохнатый), Васильевский и Елагин, Большие Эмпиреи, Кукушкины острова, Крым… В книгах и в жизни Аксенова островов больше, чем, скажем, гор. Он и сам выглядел островом. От всех его как бы отделяло некое пространство, которое было не так уж просто переплыть.

На каком-то вечере я спросил его: отчего в ваших книгах так важны острова? Он, как мне тогда показалось, ушел от ответа (как стало ясно позднее — вовсе нет), сказал: острова — это отголоски детства. Разве они никогда вам не грезились? Разве не мечталось вам бежать на таинственную часть суши, со всех сторон окруженную неведомым простором?.. У каждого из нас есть право на такую мечту. У каждого есть право на остров.

Таким островом мне всегда виделся сам Аксенов.

Видится и сейчас.

С великим русским писателем Василием Аксеновым у меня было два знакомства, между которыми прошло, ни много ни мало тридцать лет.

Первое случилось году в 77-м, когда под столом поточной аудитории МИНХ и ГП[222] я обнаружил затертый номер «Нового мира», в оглавлении которого сразу же стрельнуло в глаза название «Поиски жанра»[223] и невозмутимое пояснение курсивом: поиски жанра.

Лекция, как обычно, обещала быть неинтересной, я сразу же начал читать и на первых же страницах ощутил совершенное потрясение! Девятнадцатилетний начитанный мальчик из хорошей московской семьи, я даже и не представлял, что мой родной, знакомый до оскомины, русский язык позволяет вытворять со словом ТАКОЕ, таинственно расширяя и непредсказуемо переворачивая с ног на голову привычное содержание!

(Да, да, я был слишком молод для того, чтобы сначала проглотить «Звездный билет», потом «Апельсины из Марокко», затем «Затоваренную бочкотару», и уж только тогда!..)

За полдня прикончив «Поиски…», я рванул в художественный отдел институтского книгохранилища, и хорошо знакомая библиотекарша с улыбкой протянула мне затертую серую книжку с названием «Коллеги» и несколько переплетенных вместе номеров «Юности» с повестью Аксенова «Любовь к электричеству».

Честно говоря, по прочтении обоих произведений меня посетило некое разочарование. Язык-то почти тот же, легкий и вкусный, но где же столь потрясший меня, до крамолы свободный полет фантазии?

Уже через тридцать лет я узнал от самого Василия Павловича, что оба эти произведения были абсолютно конъюнктурны: «Коллеги» написаны специально для того, чтобы создать положительную репутацию молодому писателю, впервые проходящему сквозь идеологические грабли, а «Любовь…» была индульгенцией, замаливающей какой-то очередной аксеновский грешок. Но ведь и в ней оказалась спрятана традиционная для него фига в кармане: повесть была посвящена наркому Леониду Красину, чей внук в 70-е был арестован по громкому делу правозащитников Красина и Якира[224]!