Дочь Сталина - Розмари Салливан

Развод всегда казался мне самым лучшим решением всех проблем, но сейчас мне кажется, что еще можно что-то сделать… Мне все кажется, что судьба для чего-то свела нас вместе и наградила нас прекрасным ребенком… Но я совершенно не знаю, как построить свой дом, как его создать? Пожалуйста, научите — как?

Почти невозможно заглянуть в сердце взаимоотношений, понять взаимодействие одной личности с другой. Конечно, Уэсли Питерс иногда чувствовал, что его холостяцкий образ жизни может вызвать бурю, но он по ее собственной воле превратил Светлану в один из талиесинских экспонатов. Как с сожалением заметил его ученик Арис Джордж, который искренне восхищался и Уэсли Питерсом, и Светланой, Уэс и Ольгиванна вместе обыграли Светлану, хотя он настаивал на том, что Уэс из-за этого чувствовал себя виноватым.

Но оправдывать Уэсли Питерса трудно. То, как свободно он пользовался деньгами Светланы, было просто аморальным. Оглядываясь назад, с горечью и пониманием Светлана видела, что он просто играл с ней: «Он женился на мне из-за моего имени. Если бы меня звали Ниной или Мэри, он бы даже на меня не посмотрел. Но куда сильнее его привлекали деньги». Мистическое швейцарское золото Сталина тенью настигло ее. Это было очень грустно. Но куда хуже было то, что Светлана полностью приспособилась к нуждам Уэсли и его сына. Она создала у себя в голове образ идеального мужчины, который обеспечит ей безопасность и искренность в отношениях и который будет нуждаться в ней. В тот момент она еще не готова была сдаться, но Уэсли Питерс никогда не был тем мужчиной для семейной жизни, которого она себе придумала.

Вернувшись в братство, Камал Амин заметил противостояние, возникшее между Ольгиванной и Светланой, но он больше винил в нем Светлану: «Обида и недовольство (между ними) были вызваны бурным темпераментом Светланы… Ее мягкий нежный облик скрывал под собой злость, накопленную за сорок лет жизни в Советском Союзе». Но он не подумал спросить себя, как это она сохранила всю эту злость так долго?

Последней каплей стала сцена перед переездом в Аризону, когда Ольгиванна позвала ее к себе в дом и заявила, что в войне между ними виновата только Светлана.

Когда Ольгиванна спросила, что ей не нравится в Талиесине, Светлана не могла ответить: «Все». Поэтому она сказала, что просто хочет мира. Она заверяла Ольгиванну, что все будет хорошо. Неожиданно Ольгиванна притянула Светлану к себе и заглянула ей в глаза. Светлана испугалась:

Она начала дышать глубоко, медленно и ритмично, вперяясь в меня взглядом. Я потеряла всякое чувство воли и стояла, как парализованная. Холодной волной поднялся внутри страх, и я не могла двигаться. После минуты напряжения я расплакалась, мои руки все еще были у нее в руках.

И тут я сделала нечто такое, чего я никогда бы не сделала по своей воле: я несколько раз поцеловала ее руки. Только тогда она отпустила меня.

Она была довольна.

«Такие моменты никогда не забываются», — сказала она медленно, со значением.

Светлана побежала к Уэсу, все еще дрожа и рыдая, и сказала, что миссис Райт пыталась ее загипнотизировать. Она больше никогда не виделась с этой женщиной. Как Светлана вспоминала, Уэс с холодным безразличие назвал ее истеричкой и прочел целую лекцию:

Миссис Райт любит тебя, а ты не способна ответить ей любовью на любовь. Она очень огорчена этим. Она любит всех, как мать… Ты совершенно не поняла этого места. Жить в Талиесине — это большая привилегия, это наилучший образ жизни. Я думал, что нашим браком я дал тебе эту привилегию. Я не знаю, каково будет наше будущее. Ты не можешь жить на ферме, потому что ты должна жить там, где твой муж. Ты должна найти какой-то способ приспособиться.

Гладкость его ответа — по крайней мере, если он был таким, как рассказала Светлана, — говорила о шокирующем открытии: они с Ольгиванной сговорились заранее.

Светлана теперь видела в Талиесине бесхитростное повторение давно известной ей жизни. Ольгиванна была совсем, как ее отец. В ее карих глазах порой сверкали, как у Сталина, «желтые кошачьи искры», которые, казалось, говорили: «Я здесь хозяин». Она всматривалась этими своим глазами в глаза другого человека, словно пытаясь раскрыть все тайны, которые тот прятал на самой глубине своей души — Сталин порой делал так же. За обедом Ольгиванна контролировала все, происходящее за столом, и все старались предугадать ею реакцию на их слова — совсем как за обедами у Сталина. Как и Сталин, Ольгиванна переписала прошлое, исправив все то, что не вписывалось в ее роль и заявив, что только после встречи с ней гений Фрэнка Ллойда Райта расцвел, хотя в то время ему было уже шестьдесят лет и он был известен по всему миру. Каким образом она умудрилась в Америке попасть в такое место, где было слышно эхо подавляющего всех и вся мира ее отца с его «культом личности»?

Светлана писала Джорджу Кеннану, что Талиесин «управлялся и подавлялся диктатурой славянского (черногорского) типа, которую создала старая женщина (Ольгиванне было шестьдесят девять лет), являющаяся отличным политиком, остро умеющая чувствовать других людей и обладающая всепоглощающей страстью — ПРАВИТЬ». Она оставила диктатуру и фальшивую идеологию в своей стране, а теперь в «самой демократической и свободной стране мира» оказалась «в маленьком черногорском королевстве» с «двором верноподданных, совсем как в резиденции моего отца в Кунцево».

Светлана приняла решение. Она не позволит ставить над собой никакие психологические опыты и не даст проделать этого со своей дочерью. Она была в ужасе от мысли, что ей придется уйти. Для душевного успокоения Светлана ездила по дорогам вокруг Сприн Грин. Это была Родина ее ребенка, и ей хотелось, чтобы Ольга впитала ее красоту. Она собирала дикие цветы и сидела на берегу реки Висконсин, раздумывая о своей жизни.

Во время одной из таких поездок она остановилась около местной унитарианской церкви и зашла на кладбище, чтобы найти могилу первой Светланы. Она была там, и на могильном камне было написано ее собственное имя — Светлана Питерс. Вместе с матерью был похоронен и ее погибший ребенок — Даниэль. Она видела фотографии ребенка, и он был похож на Ольгу, которая напоминала своего отца. Возможно это было приступом паранойи, но теперь Светлана стала бояться ездить вместе с Ольгой, опасаясь попасть в автокатастрофу. Она осознавала, что это была какая-то идея фикс, но ничего не могла с собой поделать. Ей казалось, что, возможно, ей предстоит повторить жизнь первой Светланы до последней черты.

В этот раз, когда население Талиесина отправилось в Аризону на машинах, Светлана, Уэс и Ольга полетели на самолете. Когда Уэс улетел работать в Иран, Светлана осталась одна. Между ней и Ольгиванной шла открытая война. Камал Амин вспомнал один печально закончившийся обед. Он, Ольгиванна, ее дочь Иованна и Светлана сидели за отдельным столом. Светлана несколько истерично начала жаловаться на рабочее расписание Уэса: «Он все время так много работает, так можно и скоро умереть!» Ольгиванна стальным голосом процедила сквозь сжатые зубы: «Так ты скоро и умрешь!»

Светлана решила, что с нее хватит. Когда приехали друзья Уэса Дон и Вирджиния Ловнесс, по словам Вирджинии, Светлана попросила их увезти ее и Ольгу с собой. Возможно, она сказала Вирджинии: «Когда-то Талиесин уже пытались сжечь, но не справились с этим делом. Я же собираюсь спалить это место дотла, и я справлюсь». Поверив, что Светлана может действительно поджечь Талиесин, встревоженная Вирджиния предупредила Ольгиванну, и та наняла частного охранника для безопасности поместья. Светлана заперлась с Ольгой в своей комнате. Когда Уэс вернулся, ему поручили относить им еду.