Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Воллам Мортон

Прошло двадцать лет, и, выезжая ранним майским утром из Лондона, я вспоминаю о том единственном мимолетном знакомстве с Уэльсом. Погода божественная, солнце сияет; Гайд-парк шелестит молодыми зелеными листочками. Молочники — по большей части валлийцы — выставляют у дверей белые бутылки. А я снова еду в Уэльс, впервые после того давнего сентиментального путешествия. Странно, наверное, но я не чувствую себя старше. Разве может человек чувствовать себя старым, когда весенним утром выезжает на встречу с новой для себя страной?

Если когда-нибудь настанет день, когда я, проезжая прекрасным солнечным утром мимо бело-розовых яблонь в садах, перестану напевать и радоваться жизни, то, надеюсь, у меня хватит здравого смысла остаться дома. Либо (упаси Господи от такой участи!) заботливые родственники увезут меня, завернутого в плед, словно старая овчарка, на юг Франции.

Приятно свежим майским утром отправиться в незнакомую страну. Проходя по парку, где косят траву, и вдыхая аромат свежести, я чувствую жалость ко всем, кто не свободен так, как я. У меня в запасе уйма времени, и я могу потратить его на дороги, карабкающиеся на холмы и спускающиеся в долины.

Предчувствую, что путешествие будет интересным. Уэльс — одна из трех стран, расположенных на Британских островах, самая маленькая из них и самая загадочная.

Интересно, думаю я, что скажет прохожий на лондонской улице, если я спрошу его:

— Что для вас значит слово «Уэльс»?

Возможно, он ответит:

— Принц Уэльский, Ллойд Джордж, Айстедвод, Сноудон, гренки с сыром…

На этом месте он запнется. Более эрудированный горожанин, возможно, прибавит:

— Святой Давид, Флуэллен, пастор Эванс из «Виндзорских насмешниц», лук-порей, изображения замка Карнарвон в железнодорожных вагонах, катастрофы в шахтах и Кардифф.

Кто-то даже произнесет старую дразнилку, которая намертво прилипла к Уэльсу и его жителям:

Таффи был валлийцем, Таффи был воришкой.

Но, боюсь, больше никто, кроме профессионального историка, ничего не вспомнит. Мы в Англии редко слышим о чести быть валлийцем, а вот шотландцы и ирландцы не дают нам о себе забыть. Как-то раз я видел, как подвыпивший валлиец ударил себя в грудь и громко воскликнул:

— Я из Уэльса и горжусь этим!

Самое близкое, что приходит на ум, — ранние речи мистера Ллойд Джорджа о горах и рассвете. Англичанину — хотя он и не хвастается тем, что англичанин — нравится, когда шотландец гордится Шотландией, а ирландец — Ирландией. Джок и Падди[59]— ясные, определенные персонажи, а вот Таффи не так прост. И молчание у него странное. В отличие от Падди, столетиями боровшегося за автономию, даже карикатуры в газетах не заставили нас полюбить валлийца. Ни один мюзикл не сумел сделать из него типаж, который простые люди узнают с первого взгляда, как это бывает с шотландцем. Все дружелюбно посмеиваются над скупостью шотландцев и воинственностью ирландцев, а над валлийцами не шутят. Это знаменательно. В разговорах о том, что валлийцы лживы, сквозит враждебность. Нужно признать, что в тысячах на вид вполне английских Джонов и Уильямов появляется что-то зловещее, когда они внезапно заговаривают на странном и непонятном языке. Англичанин ненавидит незнакомое и неожиданное, а потому чувствует себя рядом с Таффи не в своей тарелке. В этом языке им слышится нечто коварное, словно Таффи — член тайного общества!

В древние времена лживость и коварство приписывали грекам, а один писатель-американец, Пол Коэн-Портхейм, отметил, что эти качества представляют собой оборотную сторону дара воображения и присущи как хитроумному Улиссу, так и Ллойд Джорджу.

Валлийцы — самые давние наши союзники. Пять тысяч уэльских лучников и копьеносцев воевали вместе с нами при Креси, натягивали свои луки в сражении при Азенкуре. Валлийский большой лук стал национальным оружием Англии, подарил нам победы во Франции и Шотландии. Ни одна маленькая нация не сопротивлялась мощи Англии так, как противостоял ей Уэльс, пока его гордость не была вознаграждена тем, что на трон взошел его сын, первый Тюдор.

Такого рода мысли занимали меня по пути из Лондона, и очень скоро я оказался между зелеными живыми изгородями, ведущими в Уэльс.

2

Преимуществом путешествия в одиночку является то, что в любой момент можно изменить свой маршрут, и при этом тебя не назовут дураком. «Почему бы, — подумал я, — не поехать в Уэльс через Стратфорд-на-Эйвоне и Дройтвич?» Посижу возле любимой могилы в церкви Святой Троицы. Если не замешкаюсь, приму целебную ванну в Дройтвиче.

Это довольно эксцентричный способ добраться до Уэльса, что, впрочем, не умаляет его достоинств. Чем дольше я смотрел на карту, тем больше убеждался в разумности такого решения: ведь из района Марки я попаду в Ладлоу — некогда самое важное место на пространстве от Ди до Уска.

Несколько часов спустя я затерялся в треугольнике второстепенных дорог в тридцати милях от Стратфорда-на-Эйвоне. Заплутал. Пошел дождь, сначала легкий, словно с улыбкой, а потом — мрачно и всерьез. Барахтаясь на уорикширских дорогах, я заметил в поле палатку. Пошел к ней, стукнул по полотну. Веселый голос отозвался:

— Привет, кто там?

Я просунул голову внутрь и увидел четверых мужчин, сидевших вокруг котелка с чаем. На мужчинах были шорты и рубашки цвета хаки. В палатке было не продохнуть от табачного дыма, теплого пара и мятой травы, что и не удивительно в замкнутом пространстве.

— Может, спрячетесь от дождя? — спросил один из мужчин.

Я вошел и уселся на землю.

Объяснил свою ситуацию, а они рассказали о себе. Мужчины на выходные отправились попутешествовать. Они гуляли днем по территории фермы, а на ночь возвращались в палатку. Ко всем автомобилистам относились с ненавистью, и до некоторой степени я был с ними согласен.

— Хотите чаю? — предложил один из них.

— С удовольствием.

Он зачерпнул из котелка чай жестяной кружкой и подал ее мне. Кружка была горячей, а чай крепким. В теплом воздухе стоял запах пеньковой парусины, словно от заплесневевшего ковра, запах тел, вонючего табака и — в противовес всему этому — свежий аромат мяты. Дождь барабанил по крыше палатки. Вдоль шва собиралась вода, ледяная капля падала на разгоряченную шею, и рука сама тянулась к протечке.

— Не трогайте, ради бога! — воскликнул кто-то.

Неожиданно я почувствовал себя счастливым. Словно вернулся в молодость.

— Прямо как в старые времена, — сказал я, не удержавшись.

Четверо недоуменно уставились на меня.

— Какие такие старые времена? — спросил один из них.

Я рассмеялся.

— Война, конечно… та же старая палатка, тот же котелок, тот же крепкий красный чай и даже та же щербатая кружка.