"Крестоносцы" войны - Стефан Гейм

Охрана, стоявшая у выхода в Швальбах, успела предупредить комитет, и вскоре после того как посетители миновали брод, их встретили члены комитета, за спиною которых тесными рядами стояли шахтеры, заполнявшие всю ширину туннеля.

— Зейдель! — крикнул кто-то. — Откуда ты вдруг явился? Здесь ведь не тепло! И не мягко!

Свет шахтерской лампочки скользнул по узкому, прыщавому лицу Зейделя; оно было неестественно бледно.

— Где священник? — спросил он. — Где отец Грегор? Нам нужно с ним поговорить. — Над головой Зейделя низко нависал потолок шахты, грубо иссеченный и влажный. В цинковой обманке и каплях воды отражался луч его фонарика; он перевел его ниже, так что этот луч бил в глаза людям, столпившимся в глубине туннеля. В задних рядах становились на цыпочки или подтягивались кверху, опираясь на плечи соседей, чтобы хоть мельком увидеть то, что происходит впереди. Зейделю казалось, что все эти глаза светятся фосфорическим блеском и совсем не похожи на глаза тех людей, которых он видел каждый день, подметая лестницу ратуши.

Потом стена людей расступилась, и отец Грегор, в белом священническом одеянии, выступил вперед. Его голос, попеременно поглощаемый и отражаемый скалами и расселинами, звучал глухо и необычно.

— Все, что вы хотите мне сказать, Франц Зейдель, вы можете говорить перед этими людьми. У меня нет тайн.

Зейдель, казавшийся особенно щуплым в широком офицерском дождевике, взял руку священника и поцеловал ее. Потом отступил назад, выпрямился насколько возможно и начал:

— Я вернулся к вам, невзирая на ту опасность, которой себя подвергаю. Я вернулся, так как уверен, что вы меня послушаетесь. Я приказываю немедленно эвакуировать эту шахту. Здесь никто не останется. У Швальбахского выхода вас посадят на грузовики. Временное убежище приготовлено для вас в Рейнфранкене. Жандармы здесь для того, чтобы наблюдать за порядком эвакуации. Мы начнем ее немедленно.

Зейдель увидел, что все перевели глаза на священника. Отец Грегор молчал. Он не пошевельнулся. Если бы люди захотели очистить шахту, им пришлось бы обойти его или перешагнуть через него.

— Чего же вы ждете? — тревожно спросил Зейдель. — Оберштурмбаннфюрер Петтингер пришел со мной для того, чтобы подтвердить вам всем, что эвакуация — самое лучшее, единственное средство спасти вам жизнь.

Фрау Петрик сказала:

— Вы говорите про грузовики. Три дня назад вы обещали, что грузовики заберут нас в Энсдорфе. Это те же самые?

Зейдель узнал ее голос и сердито огрызнулся:

— Не все ли вам равно, какие это грузовики?

— Мы просто хотим знать! Нам надавали обещаний и ничего не исполнили.

Учитель Вендт сказал:

— Герр Зейдель, предположим, что на одну машину можно погрузить двадцать человек с вещами, тогда вам понадобится двести пятьдесят машин, чтобы вывезти пять тысяч человек из шахты. А сколько машин у вас есть?

Зейдель, у которого стояло всего две машины перед шахтой со стороны Швальбаха, был захвачен врасплох математической точностью подсчетов Вендта. Он пробормотал что-то невнятное.

— Я не верю, что они у вас есть, — сказал Карг. — Но даже если бы они были, это безумие — под обстрелом сажать на машины пять тысяч человек — стариков, женщин и детей.

Булочник Крулле спросил голосом, охрипшим от возмущения:

— За кого вы нас принимаете? Разве мы мало разговаривали с людьми, которые ушли из своих деревень? Разве вы не знаете и разве мы тоже не знаем, что им не дали ни машин, ни крова, ни пищи?

— Ступайте, откуда пришли!

— Почему вы нас не оставите в покое?

— Мы и сами о себе позаботимся!

— Здесь никто в нас не стреляет! Мы тут в безопасности!

Женщина, пронзительно вскрикивая, протолкалась через толпу.

— Я хочу уехать! — взвизгнула она.

Отец Грегор обернулся к ней. Это была почтмейстерша, фрау Бирман. Он улыбнулся и благословил ее.

— Уезжайте, — сказал он, — никто вас не задерживает. И если еще кто-нибудь хочет ехать с ней, то пусть едет.

Петтингер наблюдал за толпой. Но только двое последовали за фрау Бирман. Человеческая стена снова сомкнулась за спиной священника.

Фрау Петрик глубоко вздохнула. Она пыталась удержать фрау Бирман, ей казалось, если не выдержала одна, то и все не выдержат… Как же случилось, что стена устояла? Может быть, люди сильней, или больше боятся стрельбы, чем она предполагала?

Ее муж Иоганнес, стоявший рядом с ней, ответил на ее вопрос:

— Если фрау Бирман и тем двоим удастся пройти, то мы тоже уйдем. Никто не останется. Но сначала нужно знать наверное.

— Господин пастор! — начал Зейдель. — Мы всегда так хорошо с вами ладили — почему вы теперь не хотите нам помочь?

Петтингер оттолкнул Зейделя в сторону. Держась все так же отчужденно, но вовсе не с угрозой, а скорее дружески, он сказал:

— Герр пастор! И вы все — я уважаю вашу любовь к своей земле, любовь к родному дому. Это чувство, которым гордится каждый немец. Мы обсудили ваше положение — ваш бургомистр Конц, начальник округа и другие должностные лица в Саарбрюкене. От их имени и как офицер СС я даю вам слово, что вы вернетесь к себе домой, как только противник будет отброшен и как только возвращаться будет безопасно. А до тех пор вам придется уйти из шахты.

— Под огнем? — спросил Карг.

В темноте Петтингер не мог разглядеть говорившего. Он обернулся на звук его голоса и сказал:

— А все оттого, что вы непременно хотели сидеть в шахте и досидели до тех пор, что эвакуироваться стало опасно! Если бы вы ушли, когда вам было приказано, то были бы теперь во временных убежищах, приготовленных для вас в Рейнфранкене. Вы жили бы в чистых бараках, у вас были бы свет, воздух, вода, горячая пища, ваши дети находились бы в яслях…

Он замолчал. Что это он делает? Упрашивает этих людей — упрашивает, вместо того чтобы приказать! Он подумал о своих двадцати жандармах, о том, сколько народа они могли бы перебить в этом туннеле… Но тогда и ему ни за что не уйти живому.

— Посмотрите на себя! — закричал он. — Живете хуже скотов в этой темной дыре, со стен течет вода, воздух дурной, вредный, от угольного газа вас тошнит, он каждую минуту может воспламениться — где же у вас шахтеры, которые могли бы подтвердить мои слова?

— Нам здесь тоже не нравится, — послышался спокойный голос Элизабет Петрик. — Но другого убежища у нас нет. Мы маленькие люди. У нас нет красивых быстроходных машин, как у бургомистра Конца и у другого начальства. Мы согласны уйти. Но мы хотим жить. Мы просим вас со всем почтением, герр оберштурмбаннфюрер: съездите к американцам, договоритесь о перемирии на три часа, чтобы нас не перебили, пока мы выходим из шахты!

Петтингер был смущен. Впервые его соотечественники оказались неподатливыми; они напали на него, атаковали с фланга! Не стоило их спасать! Ладно, какое ему дело, спасутся они или нет, — ему нужно вывести их из шахты, подальше от американцев, вывести на дорогу, куда угодно, лишь бы они не оставались тут… Надо удалить священника. Священник является душой этого бунта.