Возвращение - Геннадий Ищенко

– Какие, по-твоему, плюсы? – спросил Грушевой.

– Будет больше веры вашим словам, – объяснил я. – Конечно, если начнёте с трибуны ООН говорить о победе революции во всём мире, вам никто не поверит, а вот на слова о реальных угрозах цивилизации обратят внимание. Вы уже сейчас можете выступить с предупреждением о последствиях ядерной зимы. Эта теория будет выдвинута лет через пятнадцать и получит подтверждение моделированием на больших ЭВМ. Думаю, что это малость охладит американцев.

– Что за зима? – спросил Брежнев. – В твоих записях о ней ничего нет.

– Там только то, что произошло, – сказал я. – При взрыве тысяч ядерных зарядов в верхние слои атмосферы будут заброшены миллионы тонн грунта и сажа от сгоревших городов и лесов, и солнечный поток у поверхности Земли сократится в несколько раз. Самоочищение атмосферы займёт месяцы, а температура повсеместно сильно упадёт. Точно посчитать нельзя, потому что неизвестно слишком много факторов, но можно довоеваться и до ледникового периода.

– А что с минусами? – спросил Брежнев.

– Нельзя долго скрывать свои достижения, – ответил я, – иначе толку от них… И не забывайте, что мир не стоит на месте и всё, что я даю учёным, будет вскоре изобретаться. Полученные вами сведения только ускорят этот процесс и приведут к тому, что мы будем идти в первых рядах, а не плестись в хвосте, как это было в моей реальности. А вот для меня минус большой. Не хотелось бы всю жизнь провести на хорошо охраняемой даче, поэтому число знающих обо мне людей не должно расти, а вам нужно подумать о ещё каком-то прикрытии, помимо деда, которому осталось недолго жить.

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Брежнев. – Займись, Константин.

– Это вам, Леонид Ильич, – сказал я, протягивая ему тетради. – В этой информация только для вас. Это то, о чём мы с вами говорили в первый раз, я только дополнил. А в этой подробности о кризисе в Чехословакии, которые удалось вспомнить. В конце дал свои рекомендации.

– Интересно, – сказал Брежнев, перелистывая вторую тетрадь. – Мы уже предварительно обсуждали этот вопрос. Что тут у тебя?

– Его нужно не предварительно обсуждать, а прорабатывать и начинать действовать, – сказал я, заработав удивлённый взгляд генерала. – Когда гнойник лопнет, всех обдаст гноем.

– Провести реформы? – удивился Леонид Ильич. – Суслов предлагал наоборот…

– Я примерно представляю, что мог посоветовать Михаил Андреевич. Без реформ не обойдётся ни их общество, ни наше, только у нас это не горит. То, что подходит для одного этапа, уже не годится на другом. Жизнь меняется, поэтому нужно учитывать эти изменения, а у них Новотный работал под нашего Иосифа Виссарионовича. Вот и доработался до отставки и контрреволюции. У них и терпения меньше, чем у нас, и при социализме живут всего ничего. Давить силой можно, толку-то… Сами по себе реформы и послабления не страшны, главное – это что и как реформировать и под чьим руководством и контролем. Затыкать рты – не лучший способ решения спора.

– Геннадий, меня не устраивает порядок консультаций… – начал Грушевой.

– Извините за то, что перебиваю, Константин Степанович, – сказал я. – У меня есть предложение. Давайте я на время отложу писательство и сделаю для вас развёрнутые комментарии по моим спискам. По некоторым событиям мне нечего добавить, но другие могу описать более подробно. Дайте только один экземпляр распечаток. Тогда не будет необходимости в частых консультациях, а вам так гораздо удобнее.

– Это совершенно секретные документы, – замялся Грушевой. – Работать с ними в квартире…

– Моё право на допуск к написанным мною бумагам не оспаривается? – спросил я. – А сохранность… Поставьте в моей комнате сейф. Сделанные мной записи будете забирать. По-моему, это самое удобное, и я не буду лишний раз никуда мотаться.

– Так и сделаем, – подвёл черту Брежнев. – А теперь давай перейдём от дел государственных к личным.

– Твоя работа приносит государству огромную экономию средств, – сказал Грушевой, – а выгода от сотрудничества в долгосрочном плане не поддаётся расчётам. Скольких ошибок можно избежать!

– Вы подводите разговор к оплате? – спросил я. – Если так, то зря. Мне не нужны деньги, вот услуги другого рода… Поможете раньше времени жениться и получить квартиру, а большего мне пока и не надо. Я хорошо заработаю на заимствованных книгах. И совесть у меня чиста: уже лет через пять изменения реальности начнут сказываться на жизнях миллионов людей, и чем дальше, тем сильней. Почти ничего из того, что в моё время создали после перестройки, уже не будет. Кое-что нельзя печатать, но остальными книгами можно будет после переделки радовать людей.

– Зря, – сказал генерал, – любой труд должен вознаграждаться. Но если хочешь получать оплату услугами, обращайся. Сделаем для тебя всё, что в наших силах. В ближайшее время в твоей комнате поставят сейф и вам сменят дверь. Прослушивать квартиру не будут, но поставим сигнализацию, а у соседа, пока ты работаешь с документами, поживут оперативники. Но необходимость в консультациях не исчезнет, поэтому мы проработаем и этот вопрос. Мне и самому нужно с тобой поговорить. Организуем всё так, чтобы не привлекать к тебе лишнего внимания. Тебе обязательно поступать в этот киношный институт? Есть же уже одно высшее образование.

– Хочу быть артистом! – заявил я. – Есть возражения?

– Я уже говорил с ним на эту тему, – сказал Брежнев. – Ты надолго задержишься?

– Нет, сейчас уезжаю, – ответил Грушевой. – Я могу забрать с собой материалы по Чехословакии?

– Возьми. – Леонид Ильич отдал ему одну из тетрадей. – Пусть пока побудет у тебя, мы с Сусловым прочитаем и внесём замечания… Садись, – сказал он мне, когда ушёл генерал. – Ты приглашал Вику на день рождения?

– Я не против того, чтобы она на нём присутствовала…

– А в чём дело? Что не так?

– Мы пока не говорили родителям, к кому ездим.

– Похвальная скромность. Объясняй всё.

– Мои знают о том, что со мной случилось, и им я мог бы рассказать, а вот родителям подруги говорить боюсь. Они и так уже растеряны от всего произошедшего за последний год. Я, конечно, скажу, но только после свадьбы.

– Разглашение секретных сведений, – хмыкнул он.

– А я не давал подписок, – возразил я, – и не говорил с родственниками о будущем, только о себе. Исключение – Люся, но и она знает только в общих чертах.

– А почему не хочешь сказать сейчас?

– А вам было бы приятно узнать, что вашу дочь берёт в жёны восьмидесятилетний старик?

– Понятно, какие тараканы у тебя в голове, – сказал он. – К твоему сведению, я вообще не отдал бы замуж свою дочь в таком возрасте. Но какой ты старик? Мальчишка, которому досталась чужая память. При раннем браке я радовался бы тому, что у меня зять с опытом. И честнее сказать заранее, а не ставить их перед фактом.