Служитель египетских богов - Челси Куинн Ярбро

Денин Махнипи первым вошел в личные покои верховного жреца Имхотепа, держа перед собой нож так, словно тот был факелом, освещавшим ему путь.

Удостоверившись, что там никого нет, главарь заговорщиков дал знак сообщникам, притаившимся в коридоре.

— Живее, — прошипел он, поспешно закрывая дверь.

— Где чужеземец? — прошептал Уанкет Амфис, озираясь по сторонам. Он, как и его сотоварищи, был здесь впервые, и к охватившему его нервному возбуждению примешивалось любопытство.

— Во дворе, — пробормотал Кафуе Джехулот. — Как и во все вечера. — Жрец уставился на полки с множеством баночек и пузырьков. — Нужно немало времени, чтобы приготовить такую прорву лекарств. Когда это он успевает?

— По ночам, пока ты дрыхнешь, — грубо оборвал его Уанкет Амфис. — Нам следует где-то… укрыться. — Слово «спрятаться» было им забраковано, как относящееся к лексике трусов.

— Да, — сказал Кафуе Джехулот, оглядывая комнату в поисках подходящего места. — Где его слуга?

— На базаре. Я видел, как он уходил. — Денин Махнипи кивнул в сторону двери, ведущей в спальню: — Может быть, скроемся там?

— А что, если он вернется нескоро? — спросил Кафуе Джехулот, с каждой секундой терявший остатки решимости. — Что, если он не…

— Он непременно придет, ему надо переодеться, — стал терпеливо втолковывать ему Денин Махнипи. — Он годами не меняет привычек.

— Если надо, мы подождем, — проворчал Мосахтве Хианис, единственный из четверки жрец, могущий помериться ростом с тем, кого они стерегли.

— Идемте в спальню, — решил Денин Махнипи. — Держите ножи наготове, а языки за зубами.

— А вдруг он поймет, что мы там? — проскулил Кафуе Джехулот, от волнения заикаясь. — Что, если он кликнет рабов и нас схватят?

— Не схватят, — отрезал вожак. Он отворил дверь и на секунду замер, поразившись скромности убранства маленькой спаленки. Узкое ложе на сундуке, несколько масляных ламп, один-единственный стол и полка с папирусами. Ни золота, ни украшений, ни пышности, говорящей о сане ее обитателя.

— Жрецы нас поддержат, — решительно заявил Мосахтве Хианис.

— Тише, — остерег его Денин Махнипи, услышавший в коридоре какой-то звук. — Приготовьтесь.

Все четверо смолкли и сжали ножи, сверля взглядами дверь.

Войдя в свои покои, Санх Жерман замер, слегка склонив голову набок, затем нерешительно стянул с копны темных волос черную шапочку и хотел было отбросить ее, но снова почуял что-то неладное и застыл, прислушиваясь к тишине.

На пороге спальни, едва переставляя негнущиеся ноги, появился Уанкет Амфис. Нож он держал за спиной.

— Прошу прощения, верховный жрец, — пролепетал, опустив голову, заговорщик. — Мне… захотелось узнать… я… не намеревался… — Он не мог связать и двух слов.

— Ты о чем? — спросил Санх Жерман, когда Уанкет Амфис умолк.

— Ни о чем… — Голос ночного гостя был раболепен, но Санх Жерман насторожился.

— Ты один? — быстро спросил он.

— Нет, — обретая решимость, выдавил из себя Уанкет Амфис. — Нет, а ты виноват. — В тот же миг он взмахнул рукой и глубоко вонзил нож в бок того, перед кем так заискивал еще секунду назад. Это послужило сигналом для остальных, и они выскочили из спальни.

Санх Жермана, не получавшего серьезных ранений около тысячи лет, больше удивила боль, чем само нападение. Он зашатался, упал на колени и, когда ножи заговорщиков впились в него, ощутил, что его руки сделались липкими. Жрецы повалили своего недавнего повелителя на пол, непрерывно тыча ножами в обмякшее тело.

— Перережьте ему горло, — задыхаясь, прохрипел Мосахтве Хианис. — Так будет наверняка.

Сквозь гулкое хлюпанье, заложившее слух, Санх Жерман услышал приказ и почувствовал, как к его шее тянутся чьи-то руки. Он, уворачиваясь, поджался, потом распрямился и обратным движением локтя нанес такой сильный удар, что Кафуе Джехулот врезался в стену, задев хребтом ребро полки. Закатив глаза, заговорщик сполз на пол, на него посыпались банки и пузырьки.

Следующим, кто испытал на себе гнев Санх Жермана, был Денин Махнипи. Предводитель убийц вдруг понял, что он куда-то летит, и через мгновение тяжелая крышка перевернувшегося стола хлопнула его по затылку.

Уанкет Амфис метнулся к двери, надеясь спастись, но окровавленные пальцы преследователя сомкнулись на его правом запястье. Падая, незадачливый жрец снес плечом дверной косяк, услышал треск ломающихся костей и потерял сознание.

Мосахтве Хианис не верил себе. Тот, в кого он с десяток раз успел погрузить свой нож, шел на него, страшно сверкая глазами.

— Нет… нет… — забормотал оробевший убийца.

— Предатель, — прошептал Санх Жерман, хватая его за горло.

Перепуганный Мосахтве Хианис попытался высвободиться, но ему удалось лишь привалиться к стене, увлекая душителя за собой. Скрипнула дверь, и на пороге покоев появился Аумтехотеп с двумя храмовыми старейшинами. Все трое замерли, где стояли, с ужасом наблюдая за происходящим.

— Господин! — воскликнул Аумтехотеп, оправляясь от первого потрясения.

Мосахтве Хианис уже хрипел, его лицо посинело, как слива.

— Верховный жрец весь в крови! — закричал один из жрецов, пришедших с Аумтехотепом, и бросился в комнату. — У них ножи, — после паузы сообщил он.

Аумтехотеп был проворней старейшин и уже стоял возле Санха Жермана, пытаясь оттянуть его от задыхавшегося заговорщика.

— Господин, господин, подумайте, что вы творите! — приговаривал он.

Затуманенный яростью Санх Жерман слышал слова слуги как через вату. Тут боль взяла свое, и он оттолкнул от себя Мосахтве Хианиса. Окровавленная рука его оперлась о сломанный стол.

— Они меня поджидали.

— Вы с ними расправились, — бесстрастно сообщил Аумтехотеп.

— Надо полагать, — сказал Санх Жерман, пытаясь встать ровно. Аумтехотеп его поддержал. Верховный жрец прикрыл глаза. — Сколько на мне ран?

Старец, осматривавший Кафуе Джехулота, взглянул на него снизу вверх.

— Мы не считали, верховный жрец. — По тону его было ясно, что считать их и не стоило, ибо чуть ли не каждая являлась смертельной.

— Ладно, — сказал Санх Жерман слабеющим голосом, голова его запрокинулась. — Аумтехотеп…

— Да, господин, — отозвался слуга.

— Помоги мне… — В темных глазах, подернутых болью, мелькнула ирония. — Помоги мне покинуть Дом Жизни.

«Тридцать девять дней я лежал во дворе Дома Жизни и слушал песнопения жрецов, пытавшихся отогнать от меня смерть. Денин Махнипи со своими сообщниками был отослан к Анхнес Неферибре, а она приказала их всех утопить. Кто-то нашел записи Нексумета Атео. Когда я вновь переступил порог Дома Жизни, картуш с моим именем помещался рядом с картушем Имхотепа, а самого меня провозгласили богом.