Наездницы - Энтон Дисклофани

* * *

Мама нашла меня в конюшне позже. Чтобы чем-то заняться, я распутывала узлы в хвосте Саси.

– Теа!

– Мама?

Я продолжала держаться за хвост. Я ни за что не хотела выпускать его из рук.

– Я гуляла.

Она обвела рукой просторы, расстилавшиеся за нашим домом. Моя мать никогда не гуляла. Она была либо в доме, либо в саду. За последнюю неделю она разговаривала со мной три раза. Один раз она попросила меня подмести переднюю веранду. Я это сделала, причем дважды, хотя в этом не было необходимости.

Мама оперлась лбом о дверь конюшни. Она выглядела очень усталой и беззащитной. Возможно, она что-то знала о моем кузене.

– Мы решили отправить тебя подальше от всего этого.

– Я никуда не поеду.

Я посмотрела маме в глаза. Она удивилась, хотя все правила, которыми мы раньше руководствовались при общении друг с другом, уже не действовали.

Она закрыла глаза.

– У тебя нет выбора. Для тебя так будет лучше.

– Нет, мне и здесь хорошо. Я никому не буду мешать. Вот увидишь. Я буду спать здесь. Пожалуйста, мне так не будет лучше!

Она засмеялась.

– Ты будешь спать в стойле? Теа, ты не животное, верно? – Она покачала головой. – Теа, ты уедешь.

– А-а, – я наматывала хвост Саси на запястье. – Понятно.

Мама пару секунд за мной наблюдала.

– Почему, Теа? Почему ты это сделала?

Ее губы были сжаты в крохотный уродливый узелок. В этот момент она была не особенно красивой. Весь ее вид говорил о том, что я не оправдала ее доверия.

– Почему это так дурно? – срывающимся голосом спросила я. – Вы все любили Джорджи.

Казалось, у нее был готов ответ на этот вопрос, как будто она уже задавала его сама себе.

– Я хотела для тебя большего! – воскликнула она. – Разве ты не понимаешь, что Джорджи – это не то, что тебе нужно? Но, как бы то ни было, теперь все так ужасно. Джорджи в больнице по милости твоего брата. Дядя Джордж и тетя Кэрри никогда не смогут нам этого простить. А я так разгневана на Джорджи… и на тебя! – Она обвела рукой нашу тысячу акров, раскинувшуюся за конюшней. – Теа, у нас было все. Все. А теперь все это уничтожено.

– Пожалуйста! – воскликнула я. – Куда вы меня отправляете? Пожалуйста, не надо! – Я коснулась ее руки. – Пожалуйста, оставьте меня здесь! Я буду вести себя хорошо.

Она посмотрела на свою руку там, где я ее коснулась, и снова перевела взгляд на меня.

– Боюсь, ты с этим немного опоздала, – уже спокойно произнесла она.

В мою последнюю неделю дома у нас более-менее соблюдался ранее заведенный порядок. Я просыпалась рано утром и ездила верхом, пока Саси не валился с ног от усталости. Я сооружала препятствия, которые становились все выше и выше, и Саси их преодолевал, потому что не мог противостоять моей бесшабашности. Мама занималась хозяйством, а я помогала ей тем, что старалась не попадаться ей на глаза. Мне было ясно, что видеть меня она не желает. Сэм часами пропадал в лесу. Охотился, наверное. Папа уезжал раньше, чем я вставала, и возвращался, когда я уже лежала в постели. Когда я как-то раз случайно встретилась с ним в прихожей, он стал что-то бормотать насчет ослабленного младенца, который отказывается брать грудь. Я больше не спрашивала его о своем кузене. Я полагала, что, если бы его состояние ухудшилось, отец бы мне сказал. Я была наивной, считая, что молчание родителей означает то, что Джорджи выздоравливает.

Я должна была собирать вещи. Мама толком не объяснила, что мне понадобится. Все закончилось тем, что я вывалила содержимое всех своих ящиков на пол и принялась рыться в куче вещей, перебирая платья из переливающейся ткани, плотные хлопчатобумажные юбки и струящиеся шелковые шарфы. Я всего этого не заслуживала. Я не могла даже представить себе будущее, в котором я снова начала бы все это носить.

Стук. Я держала дверь закрытой, чтобы избавить своих близких от необходимости меня лицезреть.

– Входите.

Сначала появилась коричневая рука Иделлы. Я вернулась к вещам. Разочарование было почти невыносимым.

– Твоя мама поручила мне помочь тебе собраться.

Я кивнула на горы вещей.

– Я тут устроила такую неразбериху!

– Позволь, я помогу тебе.

Я наблюдала за тем, как она разбирает вещи, откладывая юбки к юбкам, бриджи к сорочкам для верховой езды, ловко сворачивая все, что я развернула, и укладывая одежду в аккуратные стопки.

– Мама сказала, что тебе не понадобится много вещей. – Иделла подняла на меня глаза. – Она говорит, что ты будешь носить форму.

– Форму, – повторила я. – Ты знаешь, почему я уезжаю?

Иделла разгладила воротник блузки, которую держала в руках. Я так мало о ней знала. Она была незамужней, жила с мамой и двумя сестрами. Они все были глубоко религиозны.

– Я уверена, что все будет хорошо.

Я кивнула, с трудом сдерживая слезы.

– Не будет, – прошептала я.

– С Божьей помощью, – произнесла Иделла. – С Божьей помощью.

Поезд из Эшвилла в Орландо был наполовину пуст. В вагоне первого класса ехала еще одна девушка моего возраста. Мы вместе обедали в вагоне-ресторане, сидя за разными столиками. Я ее разглядывала. Она не смотрела на официанта, когда заказывала еду, а когда ее заказ принесли, поела поспешно и с таким смущенным видом, как будто своим обедом опасалась кого-то оскорбить. В ушах у нее были прекрасные изумрудные серьги в форме капель, и она все время их касалась, точно так же, как Сисси касалась своего кулона в форме подковы. Теперь цепочка с этим кулоном висела на моей шее, и я обнаружила, что так же, как Сисси, беспрестанно ее трогаю, хотя и по другой причине. Я трогала ее, потому что это делала Сисси, а я по ней скучала.

Я не смогла съесть томатный суп, который принес мне официант. Он был не очень вкусным, но я уже должна была проголодаться. Я последние несколько дней почти ничего не ела, поэтому заставила себя съесть булочку. Я ехала в поезде, передо мной стояла эта невкусная еда, и я ощущала, что окружающий мир вновь обретает реальность. Я чувствовала, как моя решимость разлетается в прах, как пух одуванчика. За окнами вагона все было таким зеленым, таким зеленым и живым. Северная Каролина предстала передо мной во всей своей суровой красоте – горы казались холодными, далекими и неприступными. Но как только мы пересекли границу Флориды, окружающий мир ожил и приблизился. Я знала, что едва выйду из вагона, меня встретит жара, как старый друг, несмотря на то, что еще была весна.

Я завидовала девушке, имени которой даже не знала и которую видела в первый и последний раз. Еще никогда в жизни я так отчаянно не хотела быть кем-то другим. Я хотела все начать сначала, с самого рождения, без всякого близнеца и без кузена, с которым были такие близкие отношения, что он стал мне родным братом.