Дочери Марса - Томас Кенилли

Пенелопа Эйрдри и Наоми отправились в Вимрё пообедать и оказались несказанно довольны ресторанчиком на продуваемом ветром променаде, где они отогрелись после получасовой прогулки, во время которой вдоволь нагляделись на пляж и белые гребешки волн неприветливого моря.

— Никогда не понимала страсти к морским побережьям, — призналась Эйрдри.

В ресторане пылал камин. Девушки заказали подогретое вино. Вскоре на стол поставили огромную миску мидий и такую же — с жареной картошкой. Заткнув за воротники салфетки, они принялись за мидии, после чего ополоснули руки в мисках с водой. Доктор Эйрдри глянула за кружевную занавеску.

— Серость, серость, серость. Такое уж время года.

И тут же стала расспрашивать Наоми о погоде в Австралии, о том, где австралийцы ходят на лыжах, о пляжах. Погода обладает странной способностью пробуждать патриотизм. Штормы и пасмурные дни были позабыты. Описывалось исключительно лето во всей его прелести, о заморозках и речи не заходило. Когда Наоми дошла до дождливого сезона, когда бывают грозы, Эйрдри закрыла лицо руками.

— Тебе нехорошо? — спросила Наоми.

— Просто я сама не своя. Слушая тебя, я схожу с ума. Мне кажется, я влюбилась.

Наоми сочла это признание за повод хотя бы сполоснуть в воде пальцы и сделать перерыв в еде.

— О-о-о! И кто же этот счастливчик?

— В том-то и дело. Никакого счастливчика не существует. Я влюблена в тебя.

Наоми окаменела. Через нее словно прошел электрический разряд. Теперь настал ее черед закрыть руками лицо. Подобные вещи просто так не примешь к сведению. И Наоми пришла в замешательство не из-за моральных принципов. Уж очень странным ей это показалось. Непривычным и необычным.

— Прошу тебя, не говори ничего, — негромко попросила Эйрдри. — Я наблюдала за тобой и за твоим отношением к работе. В тебе удивительным образом сочетаются ум, сдержанность и твердость.

Наоми решила, что пора убираться из этого ресторанчика. Ее гнал панический страх. Все дело было в этих словах: ум, сдержанность, твердость. Она едва удержалась, чтобы не выскочить на улицу. Но рассудком понимала, что это мало что даст, что вечером Эйрдри снова появится на горизонте, и от разговора с ней никуда не деться. Еще в «Ройял Принц Альберт Хоспитал» ей пришлось выслушать излияния старшей сестры о «сафических тенденциях», часто возникающих в коллективах медсестер, с которыми надлежало бороться и — прошу вас, девушки! — докладывать о них. Но после Лемноса, после изнасилования Фрейд и всего остального если ее что и поразило, так это внезапный всплеск чувств Эйрдри, а вовсе не аморальность докторши или предосудительность ее поведения. Что же до предписанного сиднейской матроной доносительства, на такие вещи Наоми была просто неспособна.

Она сама была влюблена — или просто приняла это чувство за любовь — в свою учительницу французского в школе в Маклей. Эта веселая, жизнерадостная женщина разбила сердца очень многих своих учениц, выйдя замуж за какого-то бродягу — то ли странствующего проповедника, то ли странствующего художника, — и перебралась в Сидней. В своих фантазиях дальше страстных поцелуев с объектом любви Наоми не заходила. Но это были всего лишь девчоночьи фантазии, не задержавшиеся надолго, во всяком случае, к отношениям между женщиной-хирургом и медицинской сестрой это никакого отношения не имело.

— Прости, — взмолилась доктор Эйрдри, поняв, что огорошила Наоми своим внезапным признанием, — мне не стоило об этом говорить.

Наоми знала, что Эйрдри ей не нужна. Но ей не хотелось расстраивать эту пылкую шотландку — причем несмотря на свойственную этой женщине грубоватую бесцеремонность. Так вот откуда эта возбужденность при общении с медсестрами, мелькнула у Наоми догадка. Рвавшееся на волю желание. «Сафические тенденции». Именно они и заставляли ее щебетать без умолку.

Протянув руку через стол, Наоми сжала ее запястье — просто как женщина, которая хочет успокоить разволновавшуюся подругу. Эйрдри говорила едва слышно.

— Мужчины меня не волнуют и не привлекают, — призналась она, — хотя я не против их компании. Меня чаруют женщины. Ты меня чаруешь.

— Послушай, — проговорила Наоми. — Ты же прекрасный хирург, мужчины тебя за это уважают. И они правы. Но мне не хочется, чтобы ты влюблялась в меня — при условии, что ты на самом деле влюбилась, а не просто пытаешься таким образом убежать от одиночества. То, что я от тебя только что услышала, меня смущает. Мне тоже стыдно.

Карие глаза Эйрдри полыхнули гневом.

— Ты стыдишься любви? Ну, в таком случае могу тебе только посочувствовать.

— Вероятно, ты права.

Охватившая Эйрдри злость улеглась. Возможно, это была ее реакция на отказ Наоми. Обе сняли повязанные вокруг шеи салфетки. Совместная трапеза завершилась.

— Что бы ты там ни думала обо мне, нам придется работать вместе, — как ни в чем не бывало сказала Эйрдри. — От этого никуда не деться.

— Конечно, — согласилась Наоми, — конечно, мы будем работать, как работали.

Обида Эйрдри явно притупилась, и она скорее из желания порассуждать пробормотала:

— Если мужчина объясняется в любви женщине, это называется роман. Если женщина объясняется в любви другой женщине, тут уж разверзаются небеса. С мужчинами, предпочитающими мужчин, дело обстоит еще хуже. Но как человек пресвитерианской закалки, боюсь, в глазах большинства, да и в твоих я совершаю преступление.

— Нет-нет, — запротестовала Наоми, — поверь, уж теперь я знаю, что истинные преступления совершаются на войне.

— Знаешь, мне было бы куда легче справиться со своими чувствами, если бы мое признание тебя взбесило, — призналась Эйрдри. — Подобрала бы юбчонку, взывала бы к Господу, чтобы он ниспослал бы на мою голову все возможные кары, и была такова.

— Когда-то такое было бы возможно. Когда мой кругозор был ограничен.

Эйрдри вздохнула.

— Значит, не будешь демонстрировать презрение ко мне, когда мы вернемся в госпиталь? Не станешь удирать при виде меня?

— Не говори глупостей, — ответила Наоми.

Странно было видеть, как Эйрдри — взрослая, солидная женщина-хирург, которой сам Бог велел держать дистанцию с младшим персоналом, — ведет себя как потерявшая голову школьница. Умилительно и обезоруживающе.

Девушки подняли бокалы с вином. Наоми смотрела прямо в глаза Эйрдри, словно лучшего способа отказать ей наотрез не существовало. И понимала, что хоть эта докторша на пару лет старше нее, в некотором смысле она моложе.

— У меня есть сестра. Ты знала? — спросила Наоми. — Самая настоящая сестра, она, кстати, сейчас не очень далеко отсюда. По дороге в Руан.

— Сестра? — переспросила Эйрдри. — Надеюсь, ты не предлагаешь мне ее взамен себя?

— Даже отвечать на такое не считаю нужным.

— Младшая или старшая?

— Младшая. И мы с ней до войны не особенно ладили. Глупо и бессмысленно рассуждать обо всем этом…