Совершенство - Клэр Норт

Я украла у него деньги и отмыла их через пятнадцать различных счетов, распыляя и вновь их собирая, рассеивая деньги через Интернет, прежде чем, наконец, не распределила их по сотне разных банкоматов на северо-востоке, отправляя единовременные платежи по двести – восемьсот фунтов на дом, где жила Грейси, благотворительные пожертвования с обещаниями выслать еще.

Директор дома, бедная и нервная дама, сначала пришла в восторг, затем перепугалась, а после разъярилась по поводу этих внезапных пожертвований. Они представляли собой ужаснейшую из проблем для устроившихся на тепленьком местечке – перемены. С поступлением денег стало возможным что-то изменить, закупать продукты получше и подумать об установке новых регуляторов отопления в палаты, или починить протекавшую крышу в южном крыле здания, или, возможно, накопить денег на покупку фургона, чтобы каждый раз не нанимать его для выездов, или взять на работу еще одну ночную сестру для больных, которым требуется круглосуточный уход, или… или…

– Мы не можем их потратить! Они могут прекратить поступать! – воскликнула она после того, как за четыре месяца дробных пожертвований пришло почти шесть тысяч фунтов. Неделю спустя я пожертвовала тысячу фунтов, чтобы подтвердить свою обязательность, и директор в отчаяннии завизжала, руки у нее тряслись, как ловушки для мух под напором урагана:

– Кто это все со мной делает?!

А еще неделю спустя единогласным голосованием на совете управляющих эту проблему изъяли из ее компетенции, и тотчас же началась работа по установке новых поручней в коридорах, ванных и туалетах для больных с проблемами самостоятельного передвижения или пользования туалетом без посторонней помощи.

Когда моей сестре выделили новую каталку, легче, чем прежнюю, с сиденьем поуже и с фиксируемой подставкой для ног, я катала ее по саду с криками:

– Ты рвешь мне нервы и жжешь мне мозг! Господи Боже, о метеор!

Через некоторое время Государственная служба здравоохранения заявила, что очень несправедливо дому иметь столь щедрого частого жертвователя, не делясь добром с другими, и я поняла их намек, продолжив делать скромные пожертвования на стороне, даже если деньги уходили на другие проекты фонда, а когда финансы у меня иссякли, начала искать кого-то еще, кто казался бы достойной

достойной, какое странное новое значение слова «достойный»

целью для приложения моего гнусного мастерства.

И тут, спустя одиннадцать месяцев после того, как я потеряла ее в Калифорнии, Байрон вернулась.

Возможно, это сущая чепуха.

Статейка в триста слов, вброшенная как тривиальная, куда менее важная, чем какая знаменитость что кому сделала, или жену какого премьер-министра обругали на каком приеме, или вызывают ли мигранты давку в автобусах в Тайнсайде.

Но она привлекла мое внимание, и когда я присмотрелась поближе, там оказалась Байрон.

Репортаж с презентации книги в Ниме, с шикарного мероприятия, где знаменитости и невоспетая богатая элита собрались, чтобы выслушать их духовного гуру, Мари Лефевр, духовную целительницу и мистика, представлявшую свою последнюю работу: «Душа любви, дух истины». Книгу, демонстрирующую, что путь к огромным успехам в бизнесе и любви идет через познание своих прошлых жизней.

Я посмотрела на фотографию Лефевр, и она оказалась красивой, поразительной, идеальной. Идеальный мужчина рядом с ней, идеальная улыбка, идеальная жизнь. Я поглядела на фотографии собравшихся на презентации, и они тоже оказались красивыми, богатыми и полными возвышенных мыслей о времени, пространстве и своем месте там, и позавидовала им. Но когда я увидела фото после происшествия, то показалось, что красавцы тоже истекают кровью, и даже красивым нужно наложить семнадцать швов на лицо и шею, прежде чем врачи выпишут их домой.

Нападавшую звали Луиза Дюнда. Исключительно красивая, исключительно милая гостья на презентации, которая, выслушав, как Мари Лефевр продекламировала одно из своих любимых стихотворений, внезапно, неожиданно и беспричинно набросилась на собравшихся гостей.

Нет – не просто набросилась, шептали социальные сети после торопливого осуждения. Девушка сошла с ума.

Из заявления, сделанного легко контуженной Мари Лефевр вскоре после инцидента:

«Мы глубоко сожалеем о действиях одной из приглашенных на сегодняшнюю презентацию. Иногда люди, не отдающие себе отчета, совершают из ряда вон выходящие и жестокие поступки. Дорога к истине может оказаться пугающей, и нам весьма печально слышать, как много наших преданных читателей пострадало во время инцидента. Мы, разумеется, окажем всестороннюю поддержку следствию и желаем любви, мира и вечного света всем пострадавшим при этом трагическом происшествии».

Листая фотографии с того вечера, полного крови и хаоса, случайные кадры, на которых люди бегут, спасая свои жизни, где у мужчины хлещет кровь после того, как безумная девица сумела прокусить ему вены на запястье, я увидела ужас, смятение, хаос и

Байрон.

На самом-самом заднем плане – Байрон, лицо повернуто вполоборота, движется вместе с толпой к выходу

вот она

Байрон.

С книгой Мари Лефевр под мышкой, голова опущена, жемчужное ожерелье на шее, всего несколько пикселей на царящем на экране хаосе, но это была она, это была

Байрон.

Вопрос уцелевшим после происшествия.

Что происходило до того, как Луиза Дюнда сошла с ума?

Единогласный ответ: Мари Лефевр читала стихотворение.

Вопрос: какое стихотворение?

Ответ не такой единогласный вследствие незнания поэзии. В итоге достаточное количество людей смогли вычленить ответ из поглотившего все и вся хаоса, и звучал он так:

«Гуляет среди ночи красоты…», лорд Байрон, 1813 год.

Я разыскала страничку Луизы Дюнда в «Фейсбуке» и тщательно просмотрела ее содержимое – фото на яхте, в клубе с друзьями, обнимающей свою собаку, примеряющей новые туфли, широко улыбающейся в объектив под табло вылетов в аэропорту Хитроу в лихо заломленной соломенной шляпке с украшениями из пробки. Прямо каталог жизни на полную катушку, кишащий сокращениями: ОМГ, ЛОЛ, ХЗ!

И, конечно же, вот, вот оно – три месяца назад: пост, который я искала.

ОМГ, так волнуюсь, сегодня начинаю процедуры!!!

Начиная с этого поста, сокращения стали исчезать, как и ее дурашливые фотки. Она все больше и больше становилась той, какой ее хотели сделать процедуры – красивой, уверенной, недоступной, неприкасаемой, совершенной.