Последняя воля Нобеля - Лиза Марклунд

Свенссон был где-то здесь.

Может быть, он вышел прогуляться к морю? — подумала Анника. Или пошел в ближайший магазин за пивом к ужину.

Но машина — старый «форд» — стояла у дома. Наверное, это его машина, разве нет?

Она вышла из дома, ощущая неловкость за вторжение. Ей даже стало легче, когда она снова оказалась на улице.

Солнце садилось в море за домом, и Анника медленно побрела к пристани, где возле мостков тихо покачивалась на воде весельная лодка.

Может быть, Свенссон уплыл на второй лодке — проверять корзинки и сети.

Но зачем он тогда налил в рюмку водку?

Она остановилась и задумалась, глядя на закат. Нет, здесь что-то было не так. Она вернулась к машине, достала сотовый телефон и позвонила в службу реестра личных автомобилей.

Стоявший у дома «форд» действительно принадлежал Ларсу-Генри Свенссону, живущему на Рингвегене в Стокгольме.

Анника положила телефон в карман.

Он где-то здесь.

Надолго ли он вышел? Теплая ли картошка в тарелке? Холодная ли водка?

Она торопливо пошла к дому и сразу направилась в столовую. Картошка была холодная, рюмка не запотела.

Да, здесь что-то неладно.

Она подошла к окну, посмотрела на деревья, на море, на длинные тени, на стоявшие на дороге «форд» и ее внедорожник. Были видны полевые цветы, ветхая садовая скамейка на полпути к сауне.

Дверь бани была приоткрыта.

Анника подошла к окну, протерла глаза и пригляделась.

Дым из трубы не шел, но дверь определенно была открыта.

Она вышла из дома и пошла по усыпанной сосновыми иглами и обложенной камешками тропинке к сауне. Отсюда был отчетливо слышен звук бьющихся о мостки пристани волн.

Анника открыла дверь настежь, и в полутемной раздевалке стало светлее. На полу были сложены поленья и стопка синих полотенец. Больше в раздевалке ничего не было.

Дверь самой сауны была закрыта.

Анника сделала три шага и открыла дверь.

Он висел на стене.

Каким-то шестым чувством она сразу поняла, что он висит, а не стоит, прислонившись к стене. Он не стоял, он висел.

В правую глазницу был вбит огромный гвоздь.

На Аннику смотрел налитый кровью и выпученный левый глаз.

Другой гвоздь был вбит в горло.

Она некоторое время смотрела на него, потом закрыла глаза, снова их открыла.

Затем она закрыла дверь и вышла. Ее вырвало на муравейник.

Потом она достала телефон и позвонила К.

Сначала приехала обычная патрульная машина. Она приехала через пятнадцать минут. Машина остановилась у подножия холма, из нее вышли две одинаковые, одетые в форму, фигуры и огляделись.

Анника заперлась в машине, включила двигатель и обогреватель. Ее безостановочно бил озноб. Она поминутно смотрела в зеркало заднего вида, ожидая, что вот-вот сзади тихо подкрадется убийца.

Увидев полицейскую машину, она испытала невероятное облегчение.

Поднявшись на холм, один из полицейских подошел к ее машине. Поняв, что Анника не собирается выходить, он подошел к машине вплотную и постучал в стекло.

Анника опустила его на несколько сантиметров.

— Это ты вызвала полицию?

Она кивнула.

— Владелец дома находится в сауне, мертвый?

Она снова кивнула.

Полицейский вздохнул.

— Сейчас приедут люди из криминальной полиции и зададут тебе несколько вопросов, — сказал он и вернулся в патрульную машину.

Анника подняла стекло и снова принялась смотреть прямо перед собой.

Гвоздь, вбитый в правый глаз, торчал из него сантиметра на два — на три.

Кто-то забил гвоздь молотком в профессорскую голову и бил до тех пор, пока не осталось около трех сантиметров.

Какой же длины был гвоздь? Как глубок череп? Двадцать сантиметров? Двадцать пять?

Что сказал ей сегодня К. о Свенссоне?

Он не имеет никакого отношения к смерти Эрикссона.

Вспомнила она и свой вопрос:

Вы совершенно в этом уверены?

Его реакция:

У нас нет и тени сомнения.

У Анники перехватило дыхание.

Теперь она знала, почему они были уверены, что Эрнст Эрикссон не покончил с собой.

Наверное, можно вбить себе гвоздь в шею, но это невозможно сделать, если другой гвоздь уже торчит из глазницы.

Она достала телефон, чтобы позвонить Томасу.

Нет, сейчас это невозможно.

Она почти физически чувствовала его злость и не хотела, чтобы он выплеснул ее по мобильной связи.

«С этим я разберусь, когда приеду домой, — подумала она. — Иначе мне придется выслушивать его дважды».

Через десять минут подъехали еще три машины без опознавательных знаков.

Во второй Анника увидела гавайскую рубашку.

Она выключила двигатель, натянула кардиган, который нашла на заднем сиденье, и вышла навстречу инспектору. Прислонившись к его машине, она терпеливо ждала, пока он не зашел в сауну, чтобы убедиться, что это не была ее, Анники, галлюцинация.

— Ну что, теперь ни тени сомнения? — спросила она. — Чудесно.

Он ткнул пальцем в сторону рвотных масс на муравейнике у двери сауны.

— Что ты здесь делаешь?

— Это формальный допрос?

Он в отчаянии всплеснул руками.

— Я похож на микрофон?

— Я хотела взять интервью, спросить о смерти Эрикссона, — ответила Анника. — В домике горел свет, а дверь сауны была приоткрыта, и я заглянула внутрь.

— Ты уверена, что дверь была приоткрыта?

— Я заметила это, когда посмотрела на нее из дома, — объяснила Анника и указала рукой на освещенное окно.

— Ты была в доме? Что ты там делала?

— На столе стояла картошка с селедкой. Мне захотелось проверить, теплая ли она.

К. застонал.

— То есть ты облапала весь дом, наследила, как могла, на месте преступления?

Анника прикусила губу.

— Нет, — сказала она. — Тело я не трогала. В сауне я не прикасалась ни к чему, кроме дверной ручки.

К. открыл дверцу машины и что-то поискал в бардачке.

Анника продолжала стоять рядом с ним.

— У этого убийства есть какой-то личный мотив? — спросила она. — Оно выполнено не чисто и не профессионально. Это была не Кошечка, так? Эрнста Эрикссона тоже убила не она?