Война. Истерли Холл - Маргарет Грэм

– Где черти носят Оберона? – пробормотал Март, с беспокойством потирая лоб.

– Отсутствие новостей – это уже хорошая новость. Он все еще снимает деньги со своего банковского счета, и он предупреждал нас, что мы не получим от него ни словечка. – Джек уговаривал себя так же, как Марта, который не мог просто так оставить эту тему и сказал, постукивая по своей жестянке со снастями:

– Ну да, но он не сказал, приедет ли он на открытие отеля, а ведь до него осталось всего несколько месяцев. Мне не нравится, что он там один, на Сомме. Он один из нас. Он наш.

Эрик, наконец, научился загружать людей в клеть довольно быстро и организованно, после того как Джек и Март однажды сказали Дэвису, что этому дурачку надо дать пинка, потому что люди после смены не хотят терпеть его возню. Этому маленькому крысенышу объявили предупреждение, и Джеку доставило невероятное удовольствие исполнить обязанность сообщить ему об этом, с разрешения Джеба. Эрик был единственным, кто изошел ядом, когда его отец стал крепильщиком, и когда-то он предпочел вступить в Клуб Брамптона, а не в профсоюз.

Пока Эрик лязгал цепью об клеть, он с ужасом смотрел на Джека, который посмеивался. Сигнал. Клеть заскрежетала и с рычанием начала подниматься к свету.

– А что с Саем? – пытался перекричать шум Март. – Он же, разумеется, приедет?

Джек просто пожал плечами, и они обменялись взглядами, из которых можно было понять, что лучше бы он, черт побери, это сделал; ради Эви.

А потом Март прошептал прямо в его ухо, чтобы их не услышали остальные шахтеры, набившиеся в клеть:

– Мы должны сказать ей, что он решил остаться для своего собственного блага, чтобы ей не пришлось выслушивать всю эту его бесконечную болтовню. Он же скоро орден себе выдаст, ей-богу.

Джек покачал головой.

– Он еще может расправить плечи и стать мужчиной.

Эви и Вероника стояли напротив конюшен леди Маргарет, как они их окрестили в память о том, как она чуть их не подожгла во имя предвоенной разрушительной кампании Кристабель Панкхерст. Работы были завершены на всех двух этажах, нужно было только сделать пару последних штрихов.

Бригадир закричал:

– Часики тикают, надо двигаться дальше, в этом месте осталось еще много работы.

Эви ответила:

– Продолжайте, мы пока пойдем к крылу капитана Нива.

Однако они задержались. Дерево здесь заменили кирпичом с кирпичного завода лорда Брамптона, который он предложил им по сниженной цене через своего делопроизводителя. Ричард и Рон долго пытались найти в этом подвох, но его не оказалось. Они знали, что любой намек на раскол в семье явно не улучшит и так опороченную репутацию Брамптона, связанную с его сделками по вооружению. Теперь, когда война кончилась, пресса вернулась к своим старым эффектным приемам и разошлась не на шутку, развенчивая тех, кто получил неправедный доход.

Поскольку Ричард был не из тех, кто упускает удачные возможности, он заказал больше кирпича, потому что Эви решила, следуя совету Барри Джонса, разобрать деревянные домики и сложить новые, уже из кирпича, и у нее было на это достаточно средств. Единственной небольшой проблемой было то, что в это время требовалось, чтобы пациентов и сестер переселили в какое-то другое место, пока работы не окончатся. А еще они решили построить небольшой флигель, где папа Эви и кузнец могли бы работать над различными протезами.

Вер украдкой взяла Эви под руку.

– Я так рада, что миссис Мур… нет, миссис Харви решила остаться на первом этаже. Мысль о лестнице, с которой она бы столкнулась после ухода на пенсию, не давала покоя ни Ричарду, ни мне.

Эви взглянула на здание снизу вверх. Оно выглядело опрятным, но суровым, хотя жимолость, когда разрастется, наверняка это исправит. Она должна была ощущать волнение, восторг, но она не ощущала ничего.

– Саю понравится здесь жить, я это точно знаю.

Но на самом деле она уже ничего о нем не знала, потому что писал он редко. Она писала каждую неделю, но это всегда были новости об отеле, а должны были быть слова любви, но они к ней не приходили. В ней осталась только какая-то злость, и раздражение, и усталость от мысли, что ей придется задабривать, хвалить и увещевать его и дальше, как это было всегда.

В первое воскресенье после подписания Версальского мира, в конце июня, Эдвард провел поминальную службу в церкви Истерли Холла. Люди приходили с хризантемами и лилиями, среди них была и Эви со своими родителями, и Грейс, Тим и Джек. Запах был очень мощный и очистительный, как огонь. Семья Форбс сидела рядом с Ричардом, Вер и Джеймсом, который отказался оставаться у матери и предпочел вскарабкаться на колени к Тиму. Гарри сидел рядом с Эмми, и они держались за руки под складками ее униформы. Эви задалась вопросом, что подумает об этом сэр Энтони Траверс. Что же, в день открытия они, возможно, это узнают. Чарли сидел рядом с Мартом, который был несколько придавлен Мэйзи, медсестрой, которая работала с мужчинами, перенося их из домика в домик, предваряя перемещение рабочих. Матрона сидела рядом с мистером Харви и миссис Мур, которая вздыхала всю последнюю утреннюю встречу, потому что все силились запомнить, что ее надо называть миссис Харви: «Ради всего святого, зовите меня миссис Мур! Это по-прежнему я, если вы понимаете, что я имею в виду. Ничего не изменилось». Но это было не так. Она вся цвела, и Эви ей завидовала.

Служба началась, и ее вели совместно два священника – Эдвард и Дэви Эванс из часовни в Истоне. Церковь была настолько переполнена, что некоторые остались стоять на улице, и, чтобы им было слышно, в церкви открыли двери и окна. Хор пел гимн, который написала мама Гарри, а Эви солировала. На одно мгновение, пока она смотрела на этот многолюдный приход, держа в руках белые цветы для тех, кто не вернется, она испытала, как что-то поднимается в ней, и это было чувство огромной утраты.

Ричард говорил о храбрости пациентов Истерли Холла и о его персонале с их безграничным чувством сострадания. Джек говорил о войне, о жаворонках, которые летали над полем вдали от фронта, о руинах, оставшихся теперь от страны, и о доброте некоторых немецких надсмотрщиков, которые делали их жизнь выносимой. Наконец, он заговорил об Обероне.

Она видела, как ее брат запнулся, пытаясь найти слова и успокоиться.

– Он стал одним из нас. Он сражался вместе с нами и за нас. Он прикрывал наши спины, а мы – его. Он большой человек, человек чести, который вернулся, чтобы исполнить обещания, данные самому себе. Я повторю, что он один из наших, и нам его не хватает, и мы хотим, чтобы этот глупый паршивец вернулся домой.

Весь приход рассмеялся, и этот смех прокатился по церкви и выплеснулся на улицу, чтобы быть подхваченным теми, кто стоял снаружи.

В сентябре были разосланы приглашения на открытие отеля в ноябре, хотя надо было еще все украсить, а мебель пока так и не расставили по своим местам. Это был риск, но к определенной дате они просто обязаны были все успеть.