Мы правим ночью - Клэр Элиза Бартлетт

Что было потом, она толком сказать не могла. Она многих лупила ногами, еще больше раздавала направо-налево тумаки и одним зарядом искр обращала в прах все, что стояло на столе. В драку ввязалась и Магдалена, расшвыривая солдат руками, привыкшими таскать бомбы и поднимать аэропланы. Кто-то съездил Линне по челюсти, кто-то с силой двинул в живот, но к тому моменту, когда Таннов выдернул ее из толпы и завел ей назад руки, девушки нанесли ущерба больше, чем огребли в ответ.

Она лягнула державшего ее сзади Таннова, метя в коленку, но промахнулась.

– Успокойся! – заорал он ей прямо в ухо.

– Отстань от меня! – плюнула она и попыталась прогнать по рукам разряд искр, но он, достигнув ладоней, сменился ощущением прохлады, сродни текущей воде.

Скаровец явно оказывал ей противодействие.

Линне увидела, что Досторов оттащил Магдалену от парня, которого девушка наголову разбила, и отшвырнул ее в сторону. На него, с выражением ненависти в глазах, бросился тот, которого обожгла Линне. Досторов повернулся к нему, глянул, и тот в мгновение ока отступил. Видимо, знал вполне достаточно, чтобы не мешать скаровцам поступать по своему усмотрению.

Линне опять попыталась вырваться из захвата Таннова, но безуспешно. Он держал ее крепко, а застать его врасплох своими искрами она не могла. Скаровец обратился к толпе и закричал:

– Турнир окончен! Наведите здесь порядок. Если, конечно, не хотите сесть и написать рапорты.

Его слова не вызвали особой радости. Когда Таннов повел ее к выходу, кто-то бросил:

– Они первые начали.

Скаровец не потрудился ему ответить и лишь вытолкал Линне через дверь в стылую ночь. Их шествие замыкали Магдалена и Досторов. Таннов все так же сжимал ее запястья.

– Ну, успокоилась?

– Я в порядке.

Это было не так, но заехать Таннову кулаком ей больше не хотелось. По крайней мере не сейчас.

Он ее отпустил и с вызовом посмотрел своими янтарными глазами.

– Ты уверена, что вернулась целой и невредимой? Я имею в виду с гор?

Линне закатила глаза.

– Дай мне передохнуть.

– Это самые большие потери, которые когда-либо нес полк. Чтобы остаться в живых, вы, должно быть, совершили пару жертвоприношений…

– Ты прекрасно знаешь, что нам пришлось сделать, чтобы выжить. Мы с тобой всю ночь это обсуждали.

Она втянула обратно заряд искр, избыток которых вспышками мелькнул на Узоре. Нужно было держать себя в руках. Если только один из этих козлов сейчас не выйдет из бара.

– Какое-то время будет больно, – тихо произнес Таннов.

Конечно, будет. Только это будет совсем другая боль. Линне поглядела на Каравеллы. Небо на востоке слегка посветлело.

– Мне больно оттого, что Магдалена этой ночью в баре оказалась самым сильным мужиком. Если не считать, что она никакой не мужик. В итоге над ней посмеялись, схватили за грудь, потом она расстроилась и посчитала это проблемой. Мы такие. И этого в нас не изменить.

Магдалена молча стояла рядом с Досторовым, безмолвно курившим расидиновую сигарету, и плакала – тихо и яростно, – вытирая глаза рукавом и размазывая по лицу масло.

Таннов вздохнул и тоже достал сигарету. Он словно сдулся и больше не прикасался к Линне, которая была ему за это благодарна.

– Добро пожаловать обратно в этот мир, львенок.

Это прозвище она получила благодаря боевому кличу. Но сейчас ей казалось, что стоило ей повысить голос, как кто-нибудь неизменно появлялся рядом, чтобы ее успокоить.

– Не зови меня так.

Таннов вытащил изо рта сигарету и вгляделся в ее сияющий во тьме огонек.

– Послушай меня, Линне, – сказал он, – не как парня, не как офицера, а как друга. Не ходи больше в этот бар одна. А перед тем, как впадать в ярость и буйство, остановись и пять секунд подумай, даже когда видишь перед собой несправедливость.

Он поднял на нее глаза, вокруг которых пошли морщинки, образовав некое подобие улыбки.

– Ты же не можешь отправить на больничную койку всех парней на этой базе. Некоторым из них надо на фронте воевать.

Досторов наклонился, затушил о снег сигарету, а окурок сунул обратно в портсигар. Затем неторопливо двинулся с места и сказал:

– Нам пора.

Таннов кивнул и щелчком бросил окурок на землю.

– Летать даже не думай. Зима знает, что тебе это запрещено.

Линне пожала плечами. Таннов протянул ей руку, но она и на этот раз лишь опять пожала плечами.

Он выдавил из себя улыбку и сунул в карман ладонь, которую она восприняла как оскорбление.

– Увидимся, солдат.

– Пока, – сказал Досторов.

Линне стояла рядом с Магдаленой, глядя, как они шагают к окраине базы, где еще один скаровец в серебристой шинели караулил неуклюжий паланкин. Парни забрались внутрь. Шесть ног из живого металла со скрипом оторвали машину от земли. Раскачиваясь из стороны в сторону, та двинулась по дороге и исчезла в рассветной мгле.

Линне с Магдаленой смотрели им вслед, пока они не скрылись из виду.

Первой заговорила Магдалена.

– Прости, что испортила тебе ночь.

Она заслужила чего-нибудь получше банального разноса.

– Ты была восхитительна, – сказала Линне, стараясь вложить в свои слова хоть немного тепла, – отстояла доброе имя нашего полка и устроила самую замечательную в моей жизни потасовку с мужиками.

Магдалена сделалась пунцовой.

– Идем, – добавила Линне и кивнула в сторону санчасти, – надо навестить Ревну.

* * *

Откинувшись на переднюю спинку кровати, Ревна ждала, когда комната перестанет вращаться. Каждый вздох отдавался в ребрах пульсирующей болью. Забинтованные руки чесались, но больше не горели. Протез был прислонен к стене – застывший, холодный, покрытый копотью. Рядом с ним валялась сломанная нога, точнее то, что от нее осталось: пара ремешков да половина металлической пластины. Смотреть на нее было то же самое, что ковырять незажившую рану, поэтому она отвела глаза и рассматривала комнату – союзный флаг и пустующую койку рядом.

В этот момент из-за закрытой двери до ее слуха донесся приглушенный спор.

– … к ней нельзя, – говорила медсестра, – сколько вам это повторять.

Это, должно быть, Таннов. У него, наверное, слюнки текли от перспективы ее допросить.

Но в комнату скользнула Линне, а сразу за ней и Магдалена.

– Мы ненадолго, – бросила через плечо штурман.

– Долго, недолго, все равно нельзя… – проворчала сестра, переступая вместе с ними порог палаты, но тут же осеклась, увидев, что Ревна сидит, и недовольно вздохнула.