Декабристы и русское общество 1814-1825 гг - Вадим Парсамов

Тургенев, европеец по убеждению, не считал Россию европейской страной, во всяком случае, изначально: «Россия не Европа. Европейские известия пролетают через Россию и теряются в ней или в степях, ее окружающих», – писал он в дневнике 29 августа 1820 г.[912]Но вместе с тем европейские либеральные ценности казались ему единственно возможными условиями цивилизованного существования. Россия же не просто неевропейская страна, но и страна, в которой отсутствуют внутренние потребности в европеизации, и на время здесь полагаться бессмысленно: «Дворяне за картами и в привычке своей праздности, не будут чувствовать и не чувствуют нужды в просвещении»[913]. Поэтому выход один – насильственная европеизация сверху. Правитель, который постиг благотворность европейского пути развития, должен обладать чрезвычайными полномочиями, для того чтобы направить Россию по этому же пути.

«Направление народным умом, – пишет Тургенев, – как слово сие не противно для ушей благомыслящего человека – нужно в России, хотя это и опасно, ибо направление редко бывает хорошее; но оно нужно, потому что вы исторгнуты из обыкновенного хода вещей и должны там, где вещи не могут быстро идти сами собою, как, напр[имер], в промышленности и торговле, идти путем искусственным. Естьли спросят, полезно ли, хорошо ли сие изторжение? Я не медля скажу: да! конечно. И Россия обязана вечною благодарностию за сие Петру 1-му. Естьли мы вперед и медленно подвигаемся, то по крайней мере Петр I заградил нам дорогу идти назад: он сжег флот, привезший нас с земли невежества на землю образованности. Как мы ни будем вертеться, а вплавь домой не пустимся!»[914].

Особенность России, в представлении Тургенева, заключается в том, что к европейскому просвещению она движется неевропейским путем. «Я давно заметил, – пишет он брату С. И. Тургеневу 1 февраля 1821 г., – что Россия идет к просвещению совсем не тем путем, каким дошли до него другие народы»[915].

Идеалом государственного устройства для Тургенева всегда служила Англия. Поэтому в своих оценках политического состояния России он исходит из английской практики. Различие между Англией и Россией, по мысли Тургенева, заключается, в частности, в том, что в Англии просвещение народа и правительства всегда шло синхронно, поэтому чисто монархическое правление для Англии так же пагубно, как и конституционная монархия для крепостнической России, где «правительство просвещеннее народа». Петровская эпоха является ярчайшим тому примером. В трактате «Политика» Тургенев, явно имея в виду Петра I, писал: «Чистая монархическая власть, сделавшись достоянием государя мудрого и народолюбивого, может быть весьма благодетельна, направляя народ в успехах гражданственности, искореняя своею силою варварские обыкновения, поддерживаемые эгоизмом, невежеством, предрассудками, созидая тою же силою новое и прелестное здание общего благополучия народного».

Таким образом, не формальное разделение властей, а наличие механизма, способного с максимальной эффективностью обеспечить управление государством и препятствовать тем злоупотреблениям, которые могут быть проведены в жизнь конституционным путем, является в глазах Тургенева важным признаком благополучия государства. В Англии это обеспечивается ее конституцией. В России это не обеспечивается ничем, кроме личности монарха. Поэтому не формальное подражание английским принципам, а поиск адекватной им формы государственного правления, пригодного для российской действительности, должно, по мнению Тургенева, способствовать движению России по пути прогресса. Однажды он саркастично заметил, что закон «в России играет роль английского короля»[916]. Таким образом, Россия оказывается как бы антиподом Англии, и, по обратному принципу, русский царь должен выполнять функции английского закона. Петр в этом отношении, соединяющий в себе, по мнению Тургенева, силу и разум, и был наиболее адекватным русским соответствием английскому политическому строю.

Характерно, что русское самодержавие противопоставляется французскому деспотизму так же, как и английская свобода. «Самовластие тогда только может быть полезно для народов, – пишет Тургенев, – когда при недостатках общего устройства власть верховная соединена в руке умного и народолюбивого государя. Тогда власть сия может называться важным именем самодержавия. Но, когда неограниченная власть государя слабого и непатриотического переходит в руки нескольких вельмож или любимцев царских, даже в руки их любовниц, тогда власть сия не может иметь ничего, кроме ненавистного и презрительного. Умные самодержцы возвышали Россию. Слабые самовластители губили Францию в течение нескольких столетий»[917].

Сопоставление Англии, Франции и России для Тургенева имеет основополагающий смысл. Англия – страна классического парламентаризма, Франция до революции 1789 г. – страна классического абсолютизма. Россия противостоит им обеим как некое неоформленное явление. Задача реформ заключается в том, чтобы придать России облик цивилизованного европейского государства. И хотя идеалом государственного устройства для Тургенева является Англия, он понимает необходимость для России сильной власти, сосредоточенной в одних руках, способных провести преобразование. Поэтому опыт Франции может в какой-то мере также быть полезен для России. При этом Тургенев считает важным учитывать не только исторический опыт, но и возможные перспективы развития Англии и Франции. Он уделяет большое внимание циркулирующим в Европе слухам о приближающейся революции в Англии[918].

В Англии действительно было неспокойно. «28 января 1817 г., когда управляющий Англией сын сумасшедшего короля Георга III, принц-регент Георг, крайне непопулярный в стране, ехал открывать парламент, его карета была забросана камнями и сам он подвергся тяжким оскорблениям. По предложению правительства парламент постановил приостановить действие закона о неприкосновенности личности (Habeas Corpus Act) до 1 июля. В стране поднялась волна протестов и манифестаций. В графстве Йорк и Манчестере было проектировано движение в Лондон 100 тыс<яч> чел<овек> с петицией к парламенту. Вожаки движения были арестованы, клубы закрыты. Но после этого были раскрыты заговоры в Бирмингеме, Ноттингеме и Дерби, и постановлением парламента от 3 июня срок приостановки действия Habeas Corpus Act был продлен до 1 марта 1818»[919].