Детство - Карл Уве Кнаусгорд

Снизу кто-то громко позвал.

Я открыл глаза, со всхлипом втянул воздух.

Неужели они что-то забыли и вернулись с полдороги?

Я ринулся в комнату и прикрутил звук до минимума.

— Что это ты тут творишь? — услышал я снизу голос Ингве.

Фу-у! Все в порядке.

— Ничего, — сказал я. — Взял послушать одну из твоих пластинок.

Он поднялся по лестнице. Следом шел еще один мальчик. Его я не видел. Может, кто-то из волейбольной команды?

— Ты что — совсем того? — сказал Ингве. — Так недолго и динамики спалить. Они, наверное, уже треснули, чертов ты идиот!

— Я же не знал, — сказал я. — Извини! Извини, пожалуйста.

Чужой мальчик улыбнулся.

— Это Трунн, — сказал Ингве. — А это мой младший братец-дурачок.

— Здорово, братишка, — сказал Трунн.

— Здорово, — сказал я.

Ингве пошел в свою комнату, немного прибавил громкость и приник ухом к динамику.

— К счастью, все цело, — сказал он, выпрямившись. — Повезло тебе. Иначе покупать бы тебе новые. Уж я бы об этом позаботился!

Он посмотрел на меня:

— Они давно уехали?

Я пожал плечами.

— С полчаса, — сказал я.

Ингве закрыл дверь в свою комнату, и я еще послонялся в гостиной, пока не увидел из окна Марианну и Сульвей, они катили перед собой детскую коляску. Я вышел и бросился их догонять.

— Пойдем вместе? — предложил я.

— Можно, — сказали они. — А куда ты идешь?

— Наверх.

— Ты к кому?

Я пожал плечами.

— Чей малыш?

— Леонардсенов.

— Сколько вам платят?

— Пять крон.

— На что копите?

— Еще не решили. Может быть, куртку куплю.

— Я тоже собираюсь купить новую куртку, — сказал я. — Черную, «Матиник». Видали такую?

— Нет.

— Рукава большие и другого цвета, чем остальное. Как бы немного рифленые. И еще у нее посередине клапан, он закрывает молнию. А какую куртку ты купишь?

Марианна пожала плечами:

— Наверное, типа пальто.

— Пальто? Светлое?

— Наверное. Но короткое.

— Из всех мальчиков только ты разговариваешь об одежде, — заметила Сульвей.

— Знаю, — сказал я.

Недавно я сделал открытие. С девочками всегда так трудно завести разговор. Сорвешь у нее с головы шапку, крикнешь вслед обидное слово, и что дальше? Ну разве что еще поговорить об уроках. И на этом все. И тут я сделал открытие! Вот же что их интересует! Стоило начать об этом, и разговорам не было конца.

Когда мы подошли к «Б-Максу», я попрощался с ними и сбежал вниз к игровой площадке, где никого не оказалось, затем на грунтовую футбольную площадку, где тоже было пусто, оттуда через ограду к Престбакму, обежал вокруг дома, поднялся на крыльцо, нажал звонок. Но Гейр в это время обедал, а после обеда собирался к Вемунну.

Ну вот!

На дороге тоже было пусто — воскресенье, у всех обед. Или ушли в гости, или уехали с родителями.

И тут меня осенило: у Ингве же гость! Может, они пустят меня посидеть в их компании?

Я сбежал вниз по склону, но велосипеды уже исчезли со двора — наверное, оба куда-то уехали.

И что же мне теперь придумать?

Погода была пасмурная и довольно прохладная: на Утесе, вероятно, тоже никого нет.

Я медленно стал спускаться к пристани. Там наверняка тоже никого не окажется, но на худой конец можно хоть посмотреть на лодки и подышать тем особенным воздухом, в котором смешались запахи стекловолокна, бензина и морской воды.

Надо же! Там, оказывается, собралась целая компания.

Я незаметно влился в нее. У некоторых ребят были свои лодки, они сидели там, поплевывали в воду и слушали, что говорят на пристани те, у кого лодок не было, стараясь держаться поближе к тем, у кого они есть. Я был среди безлодочных, но о своей и не мечтал, это было настолько нереально, что с таким же успехом я мог бы мечтать о том, чтобы в одно прекрасное утро проснуться в эпоху викингов, как произошло с мальчиком в одной из прочитанных мною книг. Нет, уж если говорить о мечтах, то я мечтал о новых белых теннисных туфлях с синим логотипом «Найка», как у Ингве, или о новых светло-синих брюках, или о голубой куртке «Каталина». Или о бутсах марки «Пума», или о тренировочном костюме марки «Адмирал», о шортах «Умбро». Или о плавках «Спидо». У меня постоянно были на уме белые адидасовские ботинки «Олимпиа». А еще мне хотелось обзавестись футбольными щитками и сумкой «Пума» и для зимнего спорта слаломными лыжами «Атомик» и слаломными ботинками «Династар». Мне хотелось, чтобы у меня были слаломные брюки и натуральный пуховик. Лыжи «Сплиткейн» из стекловолокна. Новые крепления «Роттефелла». И светлые саамские кожаные сапоги, с чуть загнутыми носами. Мне хотелось новую белую рубашку и красный свитшот. Вместо своих темно-синих резиновых сапог я присмотрел себе белые. А еще мне хотелось иметь коралловые бусы, розового цвета, — ну, на худой конец хоть белого.

Лодки, мопеды и автомобили меньше занимали мои мысли. Но хотя я не мог этим ни с кем поделиться, у меня все же и тут были свои предпочтения. Из лодок — десятифутовая «Дромедилле» с мотором «Ямаха» в пять лошадиных сил, из мопедов — «судзуки», из автомобилей — «БМВ». Такой выбор во многом был связан с необычными для норвежского буквами — Y (Yamaha), Z (Suzuki) и W (BMW). По этой же причине я симпатизировал команде «Вулверхэмптон Уондерерс», она была первой командой, за которую я стал болеть, и даже когда я переметнулся к «Ливерпулю», мое сердце отзывалось на это название, да и как могло быть иначе, если их домашний стадион именовался «Молинью граундс», а на их значке был изображен черный волк на оранжевом фоне?

Брюки, куртки, свитеры, обувь и спортивные принадлежности постоянно были у меня на уме, потому что я хотел хорошо выглядеть и хотел побеждать. Когда мой главный кумир Джон Макинрой, которым я восхищался больше всех, грозно сверкал глазами в ответ на решение судьи, когда сверлил его взглядом, стуча мячом о газон перед подачей, я в мыслях отчаянно уговаривал его: «Нет, не делай так, это плохо кончится, ты потеряешь очко, не делай этого!» — и даже боялся смотреть, когда он именно так и делал: ругался с судьей, а не то еще и швырял ракетку об землю так, что она отлетала на несколько метров. Я до того отождествлял себя с ним, что плакал каждый раз, как он проигрывал, и не мог усидеть в комнате, а выбегал на улицу и, сидя на краю тротуара, оплакивал его поражение горючими слезами. То же и с «Ливерпулем». Проигрыш в финале Кубка Англии заставлял меня, обливаясь слезами, выскакивать на улицу. В этой команде я выбрал себе в кумиры Эмлина Хьюза, в основном я переживал за него, но, разумеется, и за других тоже, в первую очередь за Рэя Клеменса и Кевина Кигана, пока последний не ушел в «Гамбург» и «Ньюкасл». В одном из футбольных журналов у Ингве я прочитал сравнительную статью о Кевине Кигане и его преемнике, Кенни Далглише. Сравнение было проведено чрезвычайно пунктуально, и, хотя у каждого нашлись свои достоинства и недостатки, в результате оказалось, что они более или менее равноценные игроки. Но один момент из этой статьи впечатался мне в память навсегда. Там было сказано, что Кевин Киган отличается экстравертной открытостью, а Кенни Далглиш по натуре, напротив, интроверт.