Вечный колокол - Ольга Денисова

- Как ты тут, Млад Мстиславич? - деловито спросил старший из них, укрепляя факел в держателе на стене, - не замерз?

- Нет, ничего… - Млад поднялся и размял затекшие ноги. Теперь слезы едва не закапали из глаз от радости. А он-то думал о смерти!

- Сейчас мы тебе здесь такую спальню сделаем - любой боярин позавидует! - сказал пристав. - Заносите, ребята!

Еще трое стражников протиснулись в подвал, пронося в дверь широкое ложе, ничем не напоминавшее лавку.

Через полчаса пустой подвал преобразился: пол застелили шкурами, шкурами завесили стены, на ложе постелили три перины, подушки и двойное меховое одеяло. В угол поставили стол и три скамейки, у входа сложили горку просмоленных факелов и оставили сверток восковых свечей.

- Ну как? - довольно осведомился пристав. - Можно прожить недельку?

Млад кивнул - такого он не ожидал.

- Мы за стенкой будем тебя охранять. Мало ли кого подошлют? Родомил Малыч не велел наверх выходить, чтобы никто из людей Свиблова тебя не увидел. Изнутри на ночь закроешься, и пусть стучат, если есть охота. А тут по подвалу ходи сколько хочешь. Только печки топить нельзя - задохнемся. Но ты не бойся - горячих камней принесем, спать в тепле будешь. Дверь лучше закрывай, чтобы тепло не уходило. Под дверью щель - для воздуха.

- Да откуда ж он пойдет? - удивился Млад.

- Откуда, откуда! Сверху. Над нами - Княжая башня, и лестница наверх ведет. Сюда и из детинца, и с Волхова пройти можно. Хорошее место, удобное. Если кто от Совета господ явится - в соседний подвал тебя посадим, пусть смотрят.

Родомил приехал через двое суток, к вечеру, по темноте - Млад не чувствовал времени и узнавал о нем только по началу обильных трапез: судебные приставы не забывали завтракать, обедать и ужинать. И попивать пиво с медом меж застольями. Млад читал книги, присланные из университета, но досада и горечь не оставляли его. Да, он не чувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы, но неволя давила на него стенами и земляной толщей над головой. Воспоминания о вече стали невыносимыми и давили не слабей стен.

- Здорово, Млад Мстиславич, - Родомил вошел в подвал, слегка прихрамывая. - Я не смог раньше. Хотел и не смог. Прости.

- Да ничего, - пожал плечами Млад, - мне тут хорошо. Душновато только.

- Что-то по твоему лицу я этого не вижу, - хмыкнул Родомил, прикрыл дверь и сел за стол, прислонившись к стене. - Как мне жаль, что я на вече не поехал! Если бы ты знал! Никуда бы этот якобы Белояр от меня тогда не делся! Я б за шиворот его на степень вытащил!

- Не вытащил бы, - покачал головой Млад.

- Ты так думаешь?

- Уверен. Это сила, Родомил. Это такая сила, что я тараканом себя чувствовал против него. Это то самое, о чем говорил Перун, - избранный среди избранных. И… знаешь, я думаю, именно его Смеян Тушич встретил у псковского посадника. Всех остальных они показать нам не боятся.

- Да? А это любопытно. Значит, Смеян Тушич знал его? Не маленький, значит, человек… Осталось выяснить, кого не было на вече из «больших» людей.

Млад пожал плечами: если этот человек способен на морок такого размаха, никто не вспомнит, был он на вече или нет.

Родомил говорил о том, что ополчение уйдет, - с этим ничего сделать нельзя. Марибора предлагала оставить хотя бы пять тысяч, но Совет господ, верней Свиблов, встал насмерть, ссылаясь на решение веча. Князь не посмел пойти против Новгорода, и, наверное, был прав: страшно идти против Новгорода.

- Ты не бойся, князь тебя виновным не считает. Выйдешь отсюда через пару дней после того, как уйдет ополчение, - Свиблов снимет своих людей. Он тебя с грязью смешал, ему больше ничего не надо - лишь бы ты не сумел отмыться.

- А вече? - Млад хлопнул глазами.

- А что вече? Ополчение уйдет - все забудут.

- Но это же… нечестно как-то… - пожал плечами Млад.

- Что ты говоришь-то? А честно под лед, что ли? - вспылил Родомил. - Может, мне еще и допросить тебя по всем правилам? О разветвленной сети лазутчиков турецкого султана? Давай! Сейчас жаровню здесь поставим… Ректор университета уже десяток грамот отправил - не имеет права тебя вече судить без разрешения университета.

Млад вздохнул. В самом деле, а что он хотел? Чтобы Новгород принес ему извинения? Поклонился в пояс и отпустил с миром?

- Да меня на улице убьют, как только увидят!

- Не убьют. Шапку смени, и не убьют, - рассмеялся Родомил. - Ну и не разгуливай без надобности по городу. И потом, мы тоже не лыком шиты, не хуже Черноты Свиблова умеем народ мутить. Уже слух по городу пустили, что это не Белояр был вовсе, что бояре нарочно народ разыграли. Не сразу сработает, но единодушия не будет.

- А студенты? Им-то как в глаза смотреть? Сейчас занятия начнутся…

Млад вспомнил о студентах и тут же подумал о Дане: мысль о ней обожгла его, и он едва не застонал от горечи. Как он посмотрит в глаза ей? Как она сможет после этого приблизиться к нему? После того, как его, связанного, вели через толпу, которая плевала ему вслед?

- Студентам бы все уже разъяснили, но ректор опасается, они терем Свиблова громить пойдут, за тебя. Студенты - не новгородцы, в призраков на вечевых площадях не очень верят. Ничего не бойся. Посадница тебе кланялась, между прочим, а это дорогого стоит. Ты ведь, по сути, удар на себя принял… Да, не ждали мы такого, не ждали! - Родомил хлопнул рукой по колену и выругался, поморщившись. - Чего угодно ждали - но не этого! И Воецкому-Караваеву теперь посадничества не видать, и ополчение уйдет, и тебя никто слушать не станет, и князь против веча выступить не посмеет! Всех, всех раздавили! Свиблов - предатель, подлец! И ведь не достать его!

- Знаешь, я думаю, Свиблов понятия не имеет, что происходит.

- Прекрасно он все понимает! Сволочь!

- Он не понимает, с какой силой имеет дело. Мне кажется, если бы он понял, он бы побоялся… - вздохнул Млад.

- Он бы побоялся против этой силы выступать! Вот бы чего он побоялся! - поморщился Родомил. - Ему пообещали, что серебро и земли при нем останутся. Ненавижу! Если б ты знал, как я их ненавижу! Будто они не на этой земле родились, будто ничего святого нет на свете, кроме серебра! Никогда я не пойму этого, никогда!

Еще два дня прошло в разговорах с судебными приставами: пустых, в общем-то, разговорах. Говорили они в основном о женщинах, о ценах на торге и о делах в ведомстве Родомила. Млад слушал их вполуха и иногда рассказывал что-то о себе. Но почему эти люди, добрые к нему и делящие с ним его неволю, должны были разделять и его уныние?

Млад не видел, как уходило ополчение, но знал, что оно уходит. И даже если бы он вышел из подвала и лег на их пути, это ничего бы не изменило - его бы просто раздавили копыта коней ладожской дружины.

Необратимость не прошлого, но будущего никогда еще не терзала его с такой силой, с такой безысходностью. Он на самом деле хотел выйти на свет, наплевав на то, что его не станут слушать, а скорей всего убьют. Но вовремя сообразил, что после этого сможет лишь сказать: «я сделал все, что мог». Это и останется начертанным на его могильном камне…