На рубеже двух столетий. (Воспоминания 1881-1914) - Александр Александрович Кизеветтер

решение. Выступил туг и я и, подвергнув обстоятельной критике соображения противников резолюции, настаивал на том, что успеха в политической борьбе надо искать не в судорожных вспышках, а в планомерном и терпеливо-устойчивом устремлении к своим целям, не смущаясь необходимыми временными остановками. Эта моя речь имела большой успех. За резолюцию говорили Владимир Гессен и Струве, и прения заключились пространным ответом Милюкова всем, кто не соглашался с предложением ЦК. Резолюция ЦК прошла громадным большинством голосов. Этим и был исчерпан эпизод с "Выборгским воззванием", вообще не принадлежащий, по моему мнению, к числу удачных моментов в деятельности к.д. партии.

Преследований за участие в нелегальном Гельсингфорском съезде не было, но заикаться о нем в публичных собраниях строжайше воспрещалось, хотя газеты и печатали сведения о ходе съезда. В октябре к.д. партия открыла в Москве политический клуб в помещении Политехнического музея, и на открытии его блестящую речь произнес Кокошкин, которому, как члену I Думы от города Москвы, были устроены шумные овации. Открылся также ряд маленьких клубов в различных районах Москвы. В середине ноября все эти клубы были закрыты по распоряжению московского градоначальника. А в то же время в Петербурге, в Михайловском манеже, состоялось торжественное парадное освящение знамен "Союза русского народа", и на этом торжестве погромно-реакционной организации присутствовали петербургский градоначальник и митрополит.

Все предвещало скорое наступление выборной кампании. Столыпин спешил до созыва Думы провести по 87 ст. законодательные меры, которые должны были, по его мнению, выкурить из деревни революционный дух, противопоставив ему крепкую группу независимых от общины крестьян — земельных собственников. 9 ноября вышел известный указ о мерах, облегчающих выход из общины и образование крестьянских хуторов. А затем, уже непосредственно в связи с предстоявшими выборами, сенат начал целыми пачками издавать "разъяснения" к различным статьям Положения о выборах, и эти "разъяснения" совокупно с циркулярами Министерства внутренних дел все были направлены на существенное стеснение свободы выборов. Наконец в начале декабря был назначен созыв Государственной думы на 20 февраля, и тем самым официально открывался предвыборный период.

Опять пошли бесчисленные митинги. Теперь они были разнообразнее по содержанию дискуссий, ибо, с одной стороны, левые партии, сомкнувшиеся в блок, теперь боролись уже за проведение в Думу своих депутатов и потому посылали на митинги не одних только социал-демократических подростков, но и серьезных ораторов, а с другой стороны, более деятельное участие в предвыборной кампании приняли теперь и те партии, которые стояли правее к.д. Притом же предметом дискуссий служили теперь более определенные, реальные вопросы: ведь пищу для них давало рассмотрение деятельности первой Думы.

Мне опять пришлось чуть ли не ежедневно выступать на митингах. Я был намечен одним из кандидатов во вторую Думу, и, как ни мало эта перспектива привлекала меня, тосковавшего по научным работам, я не видел возможности отклониться от этой гражданской повинности.

Тогда-то я совместно с В.А. Маклаковым составил брошюру "Нападки на партию к.д. и ответы на них", которая могла служить пособием для партийных ораторов при выступлении на митингах. Брошюра была составлена в диалогической форме и потому получила кличку "Кизеветтеровского катехизиса".

Предвыборные дискуссии перед первой Думой носили по преимуществу характер разъяснения и пропаганды программных положений. В сущности, то не была настоящая предвыборная борьба: противниками кадетов на тогдашних митингах выступали представители таких партий, которые сами кандидатов в Думу сознательно не выставляли, а партии, намеревавшиеся конкурировать с кадетами на выборах, от споров с кадетами на митингах уклонялись. Теперь и те и другие поняли свою ошибку. Левые отказались от идеи бойкота Думы, а октябристы несколько собрались с духом и извлекли из предшествующего опыта то поучение, что таинственные невидимки не имеют никаких шансов на успех в политической борьбе. Итак, митинги в большей степени приобрели теперь характер борьбы за определенные кандидатуры.

А другая отличительная черта второй избирательной кампании состояла в том, что теперь власть стала проявлять гораздо больше усилий для оказания своего давления на предвыборную борьбу и на возможный исход выборов. Я уже упоминал о ряде распоряжений в форме сенатских "разъяснений" и министерских циркуляров, касавшихся правил выборной процедуры и направленных на то, чтобы охранительные элементы могли получить при выборах те или другие преимущества перед элементами оппозиционными. А сверх того полиции теперь было предписано деятельнее следить за ходом митингов и энергичнее пресекать речи ораторов, неугодных власти. Конечно, и во все времена первой избирательной кампании на всех митингах присутствовали полицейские агенты. Но, по крайней мере в столицах, они вели себя обычно довольно сдержанно, не считая, конечно, отдельных исключений. Приходит мне туг на память один курьезный эпизод. Был первый митинг, устроенный к.д. партией в самом начале избирательной кампании первой Думы. Председательствовал Н.М. Кишкин. Перед началом митинга предстал перед Кишкиным некий субъект в пиджаке и предъявил бумагу о том, что он откомандирован от полиции для наблюдения за ходом митинга. Подавая бумагу, он взглянул на Кишкина и тотчас проявил признаки крайнего смущения, а Кишкин, посмотрев на него, покровительственно усмехнулся и сказал: "Вот вам столик, садитесь и наблюдайте". И сидел этот наблюдатель все время ниже травы и тише воды, с оторопевшим видом. Потом Кишкин, от души смеясь, объяснил нам суть дела. "Ведь это же мой давний пациент, — говорил он, — лечился в моей лечебнице (у Кишкина была невропатологическая лечебница), но он никогда не говорил мне, что служит при полиции; переконфузился-то как, увидев меня за председательским столом!"

Во вторую избирательную кампанию такие эпизоды были уже невозможны.

Теперь на митингах являлись полицейский пристав, или его помощник, или даже оба вместе в форме, и очень часто прерывали ораторов или и совсем закрывали собрания посреди прений. Удивительно только, как властям не приходило на мысль, что такие меры достигали результата, прямо противоположного тому, на какой они были рассчитаны. Публика возмущалась нарушением свободы прений, а прерванные ораторы пожинали лишь тем больший успех: заманчив ведь плод запретный!

Вмешательства полицейских чинов часто носили характер довольно нелепый и прямо увеселяли публику. Вот одна из характерных сценок. Маклаков выступает на митинге докладчиком и начинает разбирать действия к.д. партии в Думе, употребляя местоимение "мы". "Кто это мы!" — грозно спрашивает пристав, прерывая оратора. "Я и мои единомышленники", — отвечает Маклаков. "Я запрещаю говорить мы, — продолжает пристав, — вы принадлежите к партии к.д., значит, вы говорите о кадетах, а это партия преступная, о ней говорить нельзя". — "Хорошо, вместо мы я буду говорить они". В публике смех, а пристав неожиданно удовлетворяется такой постановкой вопроса.

Такие курьезы объяснялись тем, что пристава — за немногими исключениями