Размышления перед казнью - Вильгельм Кейтель

Я был убежден: Браухич видел, что судорогам фронта, а также и конвульсивным движениям фюрера надо положить конец; ведь от него нс могло укрыться, что ищут виновника и виновником этим никогда не назовут Гитлера. Превозмогая себя, он все-таки встал на ноги, как сам сказал мне в тот день, 19 декабря, и почти два часа говорил с Гитлером. Я не присутствовал, но знаю, что в ходе этого резкого разговора он попросил освободить его от занимаемого поста и в качестве причины — что, кстати, было его долгом — привел состояние своего здоровья412. Он еще раз накоротке посетил меня и сказал всего несколько слов: «Отправляюсь домой, он меня уволил, больше не могу». На мой вопрос «Что же будет?» Браухич ответил: «Этого я не знаю, спросите его самого». Он был явно очень взволнован и подавлен.

Через несколько часов меня вызвали к фюреру. Гитлер зачитал составленный вместе со Шмундтом приказ: командование сухопутными войсками он принимает на себя лично; приказ надлежит немедленно довести до войск. Второй приказ, внутреннего характера, регулировал подчинение генерального штаба непосредственно фюреру, а также передачу дел ОКХ мне, как высшей инстанции, но с тем ограничением, что я связан указаниями фюрера.

Этот приказ был передан начальнику генштаба Гальдеру и дальнейшему распространению не подлежал413.

Пусть общественности даже не сообщили, будто фюрер расстался с главнокомандующим сухопутными войсками по взаимному согласию, все равно в данном случае было очевидно: виновник отступления армии и уже зримого, чудовищного кризиса, наступившего в ходе изобилующей огромными жертвами, кровопролитной битвы за Москву — всего в 25—30 километрах от ее ворот, — а также всех вытекающих отсюда последствий найден... хотя имя его и не названо414.

В. Кейтель

Господину адвокату д-ру Нельте!

30.9.[19]46г.

В дополнение к моей защите и в расширение моих показаний на процессе, а также для Вас лично в виде материала к моим устным разъяснениям прилагаю описание осуществлявшегося Гитлером командования армией в качестве главнокомандующего сухопутными войсками с 19 декабря 40-го до зимы 42/43 г.

В, Кейтель

Против тандема Гитлер — Гальдер (последний в роли ОКХ) у меня имелись значительные опасения, поскольку было ощущение, что они друг другу не подходят. Фюрер в нашем узком кругу часто высмеивал Гальдера и изображал его человеком ничтожным. Даже если не воспринимать трагически эту некрасивую манеру Гитлера превращать отсутствующего в мишень для насмешек — а он мало кого щадил, — я все равно сильно сомневался в том, что такая упряжка будет удачна. Поэтому я предложил Гитлеру назначить начальником генерального штаба Йодля, которого хорошо знал и уважал, а начальником штаба оперативного руководства ОКВ, т.е. генерального штаба вермахта, сделать генерала фон Манпггейна, произведя заново разграничение его и моих, как начальника ОКВ, компетенций. Гитлер не отверг этого предложения сразу, а пожелал переговорить со Шмундтом и обдумать. Вскоре Шмундт сообщил мне, что фюрер хочет оставить Йодля в ОКВ и решил и дальше работать с Гальдером: дело наладится, так как тот, по крайней мере, честен, лоялен и послушен.

Мне было ясно (и Шмундт не возражал): сколь ни высоко Гитлер ценил Маннггейна, он в определенной степени испытывал перед ним страх, боялся его самостоятельных идей и силы его личности. Так же посчитал и Йодль, когда я доверительно рассказал ему о своем предложении: с этим человеком у него [Гитлера] дело не выйдет! После принятия решения я не упускал случая, где и как только можно, укреплять положение Гальде-ра по отношению к фюреру, нацеливать его на мысли фюрера (если я заранее знал их) и давать ему добрые советы. Словом, делал все, что в моих силах, дабы создать между ними отношения доверия. Ведь в конце концов это было в моих интересах, ибо мне приходилось расхлебывать последствия латентных кризисов доверия. Постепенно я ощутил, что больше не в силах выслушивать ругань по адресу других, словно это моя вина, если нос того или иного генерала не нравится Гитлеру415.

Погодные условия примерно с 10.12. [1941 г.] (после нашего возвращения в ставку с заседания рейхстага 11.12) всего за несколько дней изменились: период распутицы сменился адским холодом со всеми уже упоминавшимися последствиями для войск, имевших весьма скудное зимнее обмундирование. Но самое худшее состояло в том, что наряду с невозможностью использовать автотехнику полностью отказала и железная дорога: локомотивы (немецкие) замерзли так же, как и водокачки.

В этой ситуации первый приказ Гитлера по Восточному фронту гласил: стоять, ни шагу назад!416 Это было правильно, ибо отступление — даже на несколько километров — являлось равнозначным утрате, прежде всего, тяжелого оружия, без которого войска неминуемо погибли бы, не говоря уже о том, что потеря орудий, противотанковых пушек и автомашин стала бы для армии невосполнимой. Значит, и на самом деле не могло быть никакого другого решения, кроме как стоять до последнего и сражаться. Иначе, лишившись оружия, армии пришлось бы пережить отступление, подобное отступлению Наполеона в 1812 г. Но это, разумеется, не исключало хорошо подготовленного ограниченного улучшения позиций путем отхода, если бы только новые позиции твердо оставались в руках командования.