Скорость тьмы - Элизабет Мун

Почему и он, и управляющая сразу решили, что я уезжаю из-за Дона?

– Нет, – говорю. – Я не переезжаю, но меня не будет несколько недель. Появилось новое экспериментальное лечение, и моя компания хочет, чтобы я его прошел.

У Дэнни обеспокоенный вид.

– Компания?.. А ты этого хочешь? Они тебя заставляют?

– Это мое решение, – говорю. – Я так решил.

– Ну… ладно. Надеюсь, ты посоветовался со знающими людьми, – говорит он.

– Посоветовался, – отвечаю я, но не уточняю с кем.

– Значит, у тебя выходной? Или ты сегодня уезжаешь? Где будет проходить лечение?

– Мне сегодня не нужно на работу. Я освободил стол вчера, – говорю я. – Лечение будет проходить в клинике, в исследовательском отделе – в кампусе компании, где я работаю, но в другом корпусе. Начало в понедельник. Сегодня мне нечего делать, думаю поехать в Харпер Фолз.

– Ясно. Ну, береги себя, Лу! Надеюсь, все получится! – Он уходит, похлопав ладонью по крыше моей машины.

На что надеется Дэнни, я не знаю. Что именно получится? Поездка в Харпер Фолз или лечение? Также не понимаю, зачем он похлопал по крыше машины. Знаю только, что больше не боюсь Дэнни. Еще одна перемена, которую я совершил сам.

В парке плачу за въезд и паркуюсь на пустой стоянке. Есть несколько указателей:

водопады 290,3 метра,

маковое поле 1,7 км,

тропа для маленьких исследователей 1,3 км.

Тропа для маленьких исследователей и главная дорога заасфальтированы, а тропа к водопадам посыпана гравием. Я иду по ней, камни хрустят и скрипят под ботинками. Никого, кроме меня, нет. Кругом только звуки природы. Вдалеке непрерывный гул автострады, но вблизи лишь тонкий писк генератора, который вырабатывает электричество для офисной постройки.

Вскоре и его не слышно, я за выступом скалы, который скрывает и шум автострады. Большинство листьев уже опали, они мокрые после вчерашнего дождя. Ниже по склону поблескивают в тусклом свете красные пятна еще не облетевших кленов.

Теперь можно расслабиться. Деревьям неважно, насколько я соответствую норме. Камням и мху тоже. Для них все люди одинаковы. Это успокаивает. Не надо за собой следить.

Сажусь на камень и болтаю ногами. В детстве родители тоже водили меня в парк. Тоже с речкой и водопадом, правда, поуже, чем этот. Скалы там были темнее, и почти все камни, торчащие из земли, узкие и острые. Но один обвалившийся кусок скалы уткнулся острым концом в землю, и я любил стоять или сидеть на его плоской поверхности. Тот камень казался мне дружелюбным, потому что ничего не делал. Родители меня не понимали.

Если кто-нибудь сказал бы последним не облетевшим кленам, что они могут измениться и счастливо жить в более теплом климате, согласились бы они? А если им пришлось бы потерять свои полупрозрачные листья, которые каждый год принимают такой красивый цвет?

Я глубоко вдыхаю запах влажной листвы, мха на камнях, лишайников, самого камня, земли… В статьях пишут, что аутисты слишком чувствительны к запахам. У собак и кошек эта черта не считается недостатком.

Прислушиваюсь к тихим шумам леса, почти неслышным сегодня, когда мокрая листва бесшумно лежит на земле. Некоторые листочки еще висят, полощутся на ветру, вот один шелестит на соседней ветке. Взбегает по стволу белка, шурша перебирает лапками по коре. Хлопает крыльями невидимая птица, и я слышу ее тонкое «пиууу-пиууу». В статьях пишут, что аутисты слишком чувствительны к звукам, но у животных это не считается недостатком.

Здесь меня некому оценивать. Сегодня я могу насладиться повышенной чувствительностью на случай, если неделю спустя ее уже не будет. Надеюсь, мне понравятся ощущения, которые будут у меня потом.

Наклоняюсь и пробую на вкус камень, мох, лишайник, прикасаясь к ним языком, затем сползаю с камня на землю и пробую мокрые листья у его основания. Кора дуба (горькая, вяжущая), кора тополя (поначалу безвкусная, потом сладковатая). Встаю и кручусь на тропинке, раскинув руки, с хрустом давлю камни (никто не увидит, не расстроится, не заругает, не будет укоризненно качать головой). Я кружусь, и цвета кружатся, а когда я останавливаюсь, они еще продолжают движение.

Опять пригибаюсь к земле, нахожу зеленую веточку папоротника, трогаю ее языком. Она безвкусная. Пробую кору на других деревьях – не знаю их названий, но вижу по рисунку коры, что они разные. У каждого дерева чем-то необъяснимо отличается вкус и запах, кора то более гладкая, то более шершавая на ощупь. Шум водопада издалека казался тихим гулом, а вблизи постепенно распадается на много разных звуков: грохот главного потока, разбивающегося о скалы, и многократно отражающее его эхо, журчание и плеск более мелких струй, падение тихих капель с покрытых инеем веточек папоротника.

Смотрю, как падает вода, стараюсь проследить, как большие струи, стекающие с обрыва, распадаются на более мелкие по мере приближения к земле… Как чувствует себя капля, срываясь с высоты и проваливаясь в пустоту? У воды нет сознания, вода не умеет думать, однако люди – нормальные люди – пишут о беснующихся реках и свирепых потоках, будто верят в их одушевленность.

Порыв ветра бросает брызги мне лицо, некоторые капли, перехитрив силу притяжения, поднялись в воздух и больше не вернутся на предназначенную им дорогу.

Я почти задумываюсь о своем решении, о неизвестности, о невозможности возврата, но я не хочу думать об этом сегодня. Хочу все прочувствовать, сохранить в памяти – если, конечно, в этом неизвестном будущем у меня останутся воспоминания. Сосредотачиваюсь на воде, слежу за движением струй – упорядоченный хаос, хаотичный порядок.

Понедельник. Девять двадцать девять. Я в клинике, в корпусе научного отдела, на противоположном конце кампуса от корпуса отдела «А». Мы с Дейлом и Бейли сидим в ряд.

Стулья из бледно-серого пластика с зелеными и розовыми потертыми подушками на спинках и сиденьях. Напротив еще один ряд стульев; я вижу небольшие бугры и углубления там, где сидели другие люди. Стены сверху пупырчатые и грязно-белые, снизу полосатые – отделаны рейкой двух разных оттенков серого, посередине светло-серый борт. На противоположной стене от нас две картины, на одной – пейзаж с холмом на заднем плане и зелеными полями на переднем, на другой – букет красных маков в медном кувшине. В дальнем конце комнаты дверь. Я не знаю, что за этой дверью. Я не знаю, зайдем ли мы в эту дверь. Перед нами низкий журнальный столик, на котором лежат две аккуратные стопки виртуальных очков и коробочка с дисками, подписанная: «Информация для пациентов: разберемся в деталях». На одном из дисков я читаю: «Как работает желудок».