Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова

она сказала! Не потому, что она так думает, а потому, что она произнесла. Мне было невыносимо, я чувствовал себя преданным, я чувствовал себя невинным и в то же время знал, что виновен, – как такое возможно?!..

Священник не то кивает, не то пожимает плечами.

Кирилл: Значит, можно лгать себе настолько?.. Значит, можно быть несчастным по-настоящему, можно страдать от нестерпимой боли, страдать взаправду – и все это внутри лжи? Можно быть искренним внутри лжи…

Кирилл останавливается, ожидая, видимо, реакции священника, но тот словно не замечает и, так же неподвижно, продолжает слушать.

Кирилл: Я всегда понимал больше, чем мне хотелось бы думать. То есть… я понимал там, где, как думал, не понимаю. Оказывается, и так бывает. Я понимал, кто на самом деле эти люди, которые потом обманывали меня, хотя, когда они меня обманывали, чувствовал себя обманутым. Получается, я и сам себя обманывал, заодно с ними. Наверное, только поэтому я до сих пор жив. Потому что все-таки знал, что меня обманут… А иначе пережить это невозможно. Я спрашивал себя, как я выжил, я ведь должен был умереть от той лжи, которая передо мной открылась, целая вселенная, космос лжи, такое ведь не в человеческих силах вынести… Только потому, что я сам – часть этого космоса. Потому что к тому времени я был уже мертв.

Сосед по палате смотрит на Кирилла со страхом, но и с некоторой жалостью.

Кирилл: Можно испытывать боль, будучи мертвым. Вот вы спросили и за что я попал в СИЗО, и почему. Почему я допустил то, за что туда попал.

Священник: Я не это имел в виду.

Кирилл: А я имею в виду это. Потому что мне уже было все равно. После того как я понял, что я – ложь, что свет, который во мне, – тьма и другого света у меня нет, мне понемногу, по чуть-чуть… начало становиться все равно. (Кирилл вновь замолкает, но не в ожидании реплики собеседника, а как будто вынимая несколько лишних звеньев.) Я хочу креститься. (Твердо до жесткости.) Тогда я опять оживу.

Священник: Вы в Бога-то верите?

Кирилл (вдруг почти испуганно): Я буду верить! Я обязательно буду!

Сосед по палате: Батюшка, а вы знаете 53-й сонет Шекспира?

Священник: 53-й?.. Не помню, к сожалению. Зато помню наизусть 66-й.

Он декламирует 66-й сонет в переводе Маршака, сбиваясь с ритмического ударения на смысловое и обратно, как человек, который нечасто встречается со стихами, по крайней мере силлабо-тоническими.

Кирилл (немного обиженный тем, что у него перехватили инициативу): Вот уж странно слышать от вас стихотворение, где герой говорит, что покончил бы с собой, если бы не друг, который иначе будет по нему скучать.

Священник: Не скучать, а которому будет без него плохо.

Сосед по палате (запросто): А может, друг – это Бог.

Священник (непроизвольно улыбнувшись): Интересная догадка. Я об этом не думал. Но мне кажется, главная мысль автора в том, что любовь помогает там, где нет веры.

В комнату отдыха один за другим входят несколько пациентов, безусловно настроенных смотреть матч, хотя тот и почти завершился.

Священник (вставая, Кириллу): А к разговору о принятии крещения мы с вами вернемся еще, как-нибудь попозже, хорошо?

Он уходит, оставляя Кирилла в явной неудовлетворенности.

Палата. Утренний обход.

Кирилл (врачу): Вы не знаете, кто вызвал «Скорую»?

Врач (добродушно): Откуда же я могу знать?

Кирилл: А почему меня не навещают?

Врач: Пока никого не пускали.

Кирилл: А потом? Пустят?

Врач (лукаво): А зачем?

Кирилл (упавшим, даже пропавшим голосом): Как зачем?..

Врач: Вас завтра выписывают. Ваше состояние стабильное.

Кирилл (его голос окреп): Откуда вы знаете? Может, я опасен для себя и окружающих?

Врач улыбается Кириллу широко и так же лукаво и переходит к его соседу.

Коридор больницы. Кирилл догоняет отца Александра.

Кирилл: Я хотел вас попросить… У вас есть какой-нибудь монастырь на примете? Лучше не в Москве… Я бы пожил там трудником. У меня есть опыт в ремонтных работах, я и по хозяйству много чего умею…

О. Александр (деликатно): Давайте вы для начала подготовитесь к Святому Крещению. А там мы с вами подумаем.

Кириллу кажется, что отец Александр продолжает прерванный путь по коридору слишком торопливо.

После выписки Кирилл живет в квартире Антонины. Он до сих пор не может называть эту квартиру по-другому, хотя, приходя в нее, уже чувствует, что пришел домой.

В первый день выхода на работу коллеги, отношения с которыми близки к приятельским, поздравляют с благополучным исходом, думая, что он угодил за решетку по навету; прочие коллеги и начальство, очевидно, думая так же, дружественно сделали вид, будто ничего не произошло. Под конец этого и не первого, и первого рабочего дня, спускаясь ступенькам в вестибюль, Кирилл уступает искушению представить на секунду впереди, за турникетом, двух милицейских чинов, и тут же изорвать картинку мелко-премелко, и осыпать этим конфетти себя, вахтера, спешащих домой сотрудников.

Кирилл читает книги о. Александра Меня, митрополита Антония (Сурожского) и Сергея Фуделя – то, что рекомендовал ему о. Александр. Он учит молитвы. Его не беспокоит то, что он не чувствует Бога, о Котором читает. Кирилл уверен: это состояние временное. Временное не значит неправильное. Главное – принять Крещение, заглядывать дальше он пока настолько не хочет, что просто не может.

Баптистерий в храме. Помимо о. Александра, алтарника и Кирилла здесь жена о. Александра и Ваня – это крестные.

О. Александр: Сочетаваеши ли ся Христу?

Кирилл: Сочетаваюся.

О. Александр: Сочетался ли еси Христу?

Кирилл: Сочетахся.

О. Александр: И веруеши ли Ему?

Кирилл: Верую Ему, яко Царю и Богу.

Как теперь, так и многие годы затем Кирилл никогда не будет говорить ни себе, ни кому-либо, что верит в Бога, но что верит Христу как Богу. Уча слова, которые должен будет произнести во время чина оглашения, Кирилл боялся, что они не смогут стать его словами. Теперь, слыша их и обнаруживая, что говорит внезапную правду, он чувствует себя спасенным, как если бы главное уже состоялось.

Неделю спустя. Боковой придел храма. Кирилл и отец Александр сидят на лавке вдоль окна.

Кирилл: Я не знаю, что для меня важнее, чего я больше хочу: быть или быть воспринимаемым.

О. Александр: Ну, это сложный вопрос, экзистенциальный… Казаться или быть… Тут главное сам вопрос, а не ответ. А с чем, о чем мы в прошлый раз говорили, что-то сдвинулось?

Кирилл: Вроде. Я довольно много думал о ней последнее время,