Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо - Анна Гранатова

С уважением Никита Хрущев.

28 октября 1962 г.

Опубликовано в газете «Правда», 29 октября 1962 г.

Текст этого послания Н.С. Хрущева был передан по советскому радио 28 октября в 17.00 московского времени. Одновременно, в 17 ч. 10 мин., текст письма был вручен посольству США в Москве.

В Белом доме письмо Хрущева восприняли с пониманием и одобрением. Угроза мировой войны миновала. Но с Фиделем вышло все весьма некрасиво. А от позиции кубинского лидера зависело многое. Хрущев принял решение о вывозе ракет и согласился на наземный контроль этой операции, но сам не мог его обеспечить. На этот контроль под юрисдикцией ООН должен был дать согласие Фидель, а о кубинском лидере на этот момент все абсолютно забыли. Вернее, были уверены, что Фидель, само собой, на контроль ООН согласится. Однако Фидель через советского посла А. Алексеева объявил, что отвергает любой контроль, так как это может быть предлог для подготовки к вторжению на Кубу. А тем временем ракеты уже начали спешно демонтировать, Хрущев кинулся из одной крайности в другую. В архивах Кремля зафиксированы его распоряжения: «Письмо Кастро, чтоб он дал согласие, чтобы представители Красного Креста были допущены». По отношению к кубинскому лидеру Хрущев вел себя так, как мог бы себе позволить вести в отношении разве что ближайших помощников! Но Кастро протестовал против контроля! И, поскольку условия контроля за вывозом ракет не выполнялись, то, само собой, и договор о ненападении США на Кубу ставился под сомнение. Так наступил период, когда США от СССР уже получили выполнение обязательств по выводу ракет, а от своих собственных условий договора они могли отказаться по формальным признакам.

Чтобы «разрулить» ситуацию с контролем за вывозом ракет с Кубы, туда полетел Анастас Микоян (см. С.Микоян, «Анатомия Карибского кризиса», М., 2006, стр. 244). «Необходимо было срочно лететь к Фиделю, — вспоминал Микоян. — Я понимал, что есть вещи, на которые Фидель никогда не согласится. В который раз опрометчивый Никита послал меня заглаживать свои промахи!»

В своей книге «Никита Хрущев, кризисы и ракеты» сын советского лидера Сергей Хрущев пишет о драматургии того момента, когда государственное и личное сплелось в единый узел: «Супруга Анастаса Микояна лежала при смерти. Уже несколько месяцев она не ходила, а сейчас лежала на госдаче Горки-2 после очередного инфаркта. Она очень ослабла, ей все время не хватало воздуха, даже при открытом окне. К неумению лечить добавлялась традиционная перестраховка кремлевских врачей, В итоге врачи перед отлетом Анастаса Микояна на Кубу гарантировали его супруге, Ашхен Лазаревне, всего несколько дней жизни, и он колебался, лететь или же нет. И тогда Хрущев сказал: Анастас, нет для нас лучшего дипломата, чем ты. Твоей жене, Ашхен Лазаревне, уже ничем не поможешь, а на Кубе без тебя придется очень тяжело. В случае худшего исхода с твоей супругой мы обо всем позаботимся. Можешь не беспокоиться». Микоян сдался и согласился лететь. С собой он решил взять и своего сына, Серго Микояна. Когда тот рассказал об этом своей матери, Ашхен Лазаревна, уронив слезу, сказала: «Лети, Серго. Ты приносишь отцу удачу. Когда ты с ним, я спокойна».

Когда садились в самолет, берущий курс на Гавану, то старались не думать о том, что Ашхен Лазаревну ни ее муж, ни сын могут больше не увидеть. Но именно так и произошло. Пока велись исторические переговоры по контролю за вывозом ракет, Ашхен Микоян не стало.

Особая заслуга Анастаса Микояна в этой истории состояла в том, что он сумел добиться особой формы контроля вместо традиционной — наземного. Эта идея родилась у него в беседе с американским бизнесменом и политиком, председателем правления фонда Форда в те годы, Джоном Макклоем, который сам подсказал Микояну 2 ноября 1962 года вариант инспекции на борту советских пароходов путем визуального наблюдения. Более того, Микоян добился от США — уже вернувшись с Кубы после почти месяца пребывания там, — официального согласия, поскольку оно исходило от Кеннеди, что наземный контроль и полеты разведывательных самолетов на низкой высоте заменяются полетами на большой высоте, когда самолета не видно с земли, а его фиксируют только радары — чтобы не оскорблять национального достоинства кубинцев. Это было зафиксировано во время переговоров Микояна с президентом Кеннеди, Дином Раском, Макклоем и Стивенсоном в ноябре 1962 года. Что касается визуального осмотра ракет на палубах советских судов, то это была двусторонняя договоренность СССР и США, и Кубы она юридически не касалась. Этот визуальный досмотр с палубы американских военных кораблей советских судов, нагруженных военной техникой, происходил за пределами территориальных вод Кубы, так что была найдена форма «адекватной инспекции», на которую Фидель дал согласие.

Однако и А. Микоян не сумел сделать так, чтобы в договоре по разрешению кризиса были прописаны требования Фиделя. Об этом приведем цитату историка Александра Фурсенко (см. А. Фурсенко, «Адская игра»).

«Фидель требовал, чтобы в обмен на ликвидацию наступательных ракет американцы ушли с их военной базы в Гуантанамо. Но советская сторона была настолько растеряна происходящим, что ей было не до Гуантанамо. Когда позже Кастро прилетал в Союз, то совершенно справедливо заметил: «Вы знаете, меня рассердило и обидело, почему вы дали согласие президенту США вывести советские бомбардировщики и ракеты, не посоветовавшись с нами? Почему не приняли во внимание наше требование по Гуантанамо?» Специфика Карибского кризиса заключалась в том, что с Фиделем Кастро Союз почти не советовался, ни принимая решения о вводе ракет, ни принимая решение об их выводе».

Приведем мнение об «уроках Карибского кризиса» Юрия Михайловича ВОРОНЦОВА. С 1952 года он занимал высокий дипломатический пост в советском посольстве в Вашингтоне. Помимо других высоких дипломатических должностей (отметим: он работал чрезвычайным и полномочным послом СССР в Индии, послом в Афганистане, представлял СССР в ООН) для нас при интерпретации Воронцовым Карибского кризиса особенно значима его должность посла Российской Федерации в США. Должность предполагает и соответствующие идеологические взгляды.

Итак, Ю.М. Воронцов пишет: «Широко известна сентенция, которую одни приписывают Бисмарку, а другие — Талейрану. «Это хуже, чем преступление, это — ошибка». История Карибского кризиса — это история именно такой ошибки. Ведь и впрямь, фактически единоличное решение Хрущева установить ракеты с ядерными боеголовками на Кубе было преступной ошибкой, которая поставила мир на грань ядерной катастрофы. Единственным умным шагом Н.С. Хрущева во всей этой истории было решение направить именно А.И. Микояна в США и на Кубу для развязывания туго затянутого узла. Никто бы другой в советском руководстве не смог бы с такой выдержкой и с такой мудростью нейтрализовать страсти в Гаване и в Москве и уловить примирительные нотки Вашингтона. В то же время я хочу присоединиться к высокой оценке историком и сыном Анастаса Ивановича, Серго Микояном интеллекта и выдержки Джона Ф. Кеннеди, позволившим А.И. Микояну добиться в Гаване и в Москве рациональных решений. Но при этом я не могу согласиться с Серго Микояном в том, что решение Н.С. Хрущева о размещении ракет на Кубе было продиктовано лишь намерением защитить Остров свободы от американского вторжения. Думаю, не одним только этим руководствовался Хрущев, он был «одержим», как правильно замечает сам Серго Микоян, стремлением «выдавить» США и другие державы из Западного Берлина. Его безмерно раздражали американские военные базы, плотным кольцом обступившие Советский Союз со всех сторон, а существенное в то время отставание СССР от американцев в количестве межконтинентальных ракет явно не позволяло осуществить хрущевское бахвальство «накрутить хвоста» американца. Но чего Н. Хрущев не понял, так это того, что «хвост» может раскрутиться и сам, да еще так, что от него убегать придется, что Хрущеву и пришлось проделать. Как тут не вспомнить восточную мудрость: «Прежде чем войти, подумай, как будешь выходить».