Кромешник - О'Санчес

– …Ничего, ты уже почти привык. А дальше круче будет. Гек, какой глаз у тебя ведущий?

– Не понимаю, о чем ты, какой глаз?

– Отставь вертикально указательный палец на всю длину руки. Направь его так, чтобы он загораживал левый дверной косяк. Теперь по очереди закрой оба глаза… Палец смещался относительно косяка?

– Смещался.

– Какой глаз при этом закрывал?

Гек сразу не обратил на это внимания и теперь перепроверил:

– Ле… О, правый!

– Стандарт. А мы сделаем невозможное – левый сделаем ведущим.

– А что, трудно, что ли? Разница-то какая?

– Один тип объяснял мне, что невозможно, мол, что причина – в мозгах, в разных полушариях дело. Но я у себя сумел – и ты сумеешь – мышцу в полушариях накачать. Сумеешь… А дальше – опять круче будет. Один достойнейший чувак, из косоглазых, кстати, э-э, по фамилии Ошима, показывал мне, как можно преодолевать боль, когда шары под лоб и кажется, что сейчас умрёшь. А оказывается, можно преодолеть предельную боль, отключиться от неё, уйти в астрал. Знатная вещь, надо отдать ему должное… но мучительная. Согласишься вытерпеть – покажу и научу. Лично я терпел и не жалею…

И Гек терпел все «измывательства» Патрика, поскольку тот, во-первых, верный обещанию, в силу собственного разумения терпеливо объяснял Геку что к чему, а во-вторых, третьих и сотых он, не колеблясь, и сам, наравне с Геком, добровольно подвергался всем утомительным, а порою болезненным процедурам. Кое-что Гек, помимо Патриковых объяснений, додумывал сам. В этом ему здорово помогали знания, полученные от Ванов: тюремная мудрость урочьих поколений порою удивительнейшим образом смыкалась и переплеталась с дисциплиной, преподаваемой Патриком. Так, например, контроль над болевым порогом был очень похож на регулировку частоты сердцебиения и силы потоотделения, которым он обучился у Варлака безо всякого астрала, а искусство мастырок обогащалось конкретным знанием анатомии.

Когда Патрик в очередной раз сорвался в запой, Гек целую неделю чувствовал себя неприкаянным и ругательски ругал рыжего дебила и недоноска Патрика. Однажды, на четвёртый день, он, по поручению Мамочки Марго, занёс ему на дом продукты. Кошмар – не то слово! Сердце его переполнилось жалостью и омерзением, когда он увидел кисельную тупую образину, в полном одиночестве сидящую перед следующим по порядку «фугасом» неизменного «Дженнисена»… Как это дерьмо не похоже было на трезвого Патрика…

– Патрик, ты дурак, что ли, в натуре? Ты бы себя видел тогда… Ну не пей, а? Патрик?

– От…ись! Давай-ка разломим косую на двоих, в умеренном темпе, руки на весу (сделаем по пятьсот приседаний)!

Наконец дошло дело и до «специфики», как это называл Патрик.

Конечно, и Патрик, и Гек жили не только тренировками – работа была у каждого, у Патрика побольше, у Гека поменьше. Гек по-прежнему дежурил раз в неделю, плюс к этому по прямому указанию Дяди Джеймса регулярно становился на стрёму, дозором прикрывал ребят во время опасных дел (разных – выгрузка «товара», налёт на конкурентов и т. п). Получал он за участие отдельно и нерегулярно, но в общем и целом, с основной ставкой, выходило под восемьсот талеров, а это – зарплата взрослого крючника в порту!

Дядя Джеймс так и не потеплел к Геку, хотя и не придирался к нему, все как бы приглядывался…

«Специфика» шла на удивление успешно: Гек ухватывал на лету и очень точно. Правда, видеть себя со стороны, а значит, адекватно ощутить это Гек не мог. А Патрик, крайне скупой на похвалы, не хотел портить Малька комплиментами… Раз в две недели примерно он выводил Гека «на практику» – чаще всего в нехорошие, с дурной славой места. Поначалу Гек выступал исключительно как статист: он должен был «смотреть и видеть», а Патрик, соответственно, показывать. Один раз это мог быть хулиганский шалман в противоположном конце города, другой раз – городской парк-сквер, ночной «клуб» наркоманов-гопстопников… Гек привыкал не терять присутствия духа, вычленять самого опасного, сторожить внезапности, не бояться численного преимущества и крови. Патрик особенно любил распространяться о чистых и бескровных победах, и действительно – рука, когда он этого хотел, была у него лёгкая. Но случалась у него и кровь, случались и покойники – в ночных делах всего не предусмотришь…

– Слышишь, Патрик, ну ты сегодня как ангел прям-таки: пощадил беззащитного калеку! Хотя до тебя, по правде сказать, он и калекой-то не был…

– Малёк, соскучился ты, я вижу, по пиявкам! Сколько этих шуршиков в парадняке скрылось?… На одного ошибся – трое их было. Один множим на сто – сто раз отжаться, па-апрошу! Что щеришься – уговор дороже денег…

И снова пришла осень. Прозрачный порывистый апрель пинками гнал листву по тротуарам и аллеям, а то курлыкал откуда-то с неба или похрустывал свежими льдинками в уцелевших лужицах. Геку стукнуло пятнадцать. За это время он успел влюбиться в двадцатитрехлетнюю Риту из девятого номера и потерять невинность в её опытных объятиях. К этому времени Патрик, под своим неусыпным контролем, два раза выводил Гека на «практику», причём практиковался Гек, Патрик только подстраховывал. Разумеется, условия были соответственно менее сложными, менее опасными. Оба раза Гек с блеском задания выполнял: сначала задирал уличную подростковую шпану, потом отрабатывал удары и ориентировку на местности. Однако Патрик, верный своему правилу, не давал своему питомцу возгордиться:

– Подумаешь, зуб выбил черномазому! Да и остальные такие же рохли! Нет, Гек, это семечки: цыкни на них построже – сами разбегутся. Придёт пора, взрослым станешь. Кто на пути встретится? Если бомж с побитыми венами – это одно, а ежели кто посерьёзнее? Говорят, в спецслужбах таких крутяков дрессируют, что любой из них и тебя и меня сожрёт и костей не выплюнет… Где, в Бабилоне? Нет, самому встречаться не доводилось… А может, и доводилось, на них не написано. Пройдёт мимо – человек как человек…

Спецслужбы потому и спецслужбы, что на них не написано, кто они такие. Ирония судьбы заключалась в том, что Патрик и Гек однажды, совершенно случайно, сами того не подозревая, чуть было не попали в поле зрения спецотдела Контрразведки, курируемого лично Господином Президентом. А дело было так…

Дэниел Доффер (для родных и самого себя – Дэнни, для друзей – Дэн), в свои двадцать шесть лет ставший заместителем начальника отдела в чине майора (что соответствовало общевойсковому подполковнику, а значило ещё больше), был к тому же любящим сыном, дядей, братом, зятем и племянником. Он приехал повидать родню, а сам служил, что называется, вдоль северных границ отчизны, столь привлекательной для шпионов всех разведок мира. В тот год решал он одну очень деликатную в своей шизофреничности задачу, поставленную лично Господином Президентом: надо было отделить ущерб, нанесённый рыболовному хозяйству страны каверзами природы (так называемым «Эль Ниньо»), от вредительской деятельности вражеских – читай: английских – шпионов. Головой он работал хорошо, связи покойного бати были в его карьере важным, но все-таки второстепенным фактором: единственный сын генерал-полковника, бывшего командующего «лейб-гвардейских» ВДВ, может попасть в сверхсекретную и привилегированную структуру, но преуспеть в ней так же, по блату, – нет и ещё раз нет. Господин Президент собственного сына турнул в МИД из Главного управления контрразведки (и стыдливо замалчиваемой разведки) за регулярные пьянки и длинный язык.